Всё началось за пять дней до Ночи Полёта. Именно тогда, шестнадцатого августа, я вдруг почувствовал всем своим драконьим естеством: что-то сдвинулось в этом мире, стоящем на десяти заповедях, семи грехах и наивных поисках смысла жизни. Сдвинулось на чуть-чуть, совсем на немного, но сдвинулось.
Кольнуло меня ранним утром, в ту минуту, когда с нечеловеческим усердием втирал в подбородок лосьон после бритья. Поначалу особого значения не придал, отмахнулся, мало ли. Но тут вдруг сердце взвыло так, будто кто-то схватил его когтистой лапой и со всей дури сдавил. Я охнул, скривился и — что за дела? — осторожно понюхал ладони. Никакого чернокнижия не нашёл (пахло правильно — сырым мхом и лимоном), тогда глянул в зеркало, глянул и сразу напрягся: по запотевшей глади бежала рябь.
Если бы серебристые волны расходились от центра к краю, тревожиться бы не имело смысла. Ну да, случился очередной всплеск Мировой Тоски, размазанной по всем пластам и лоскутам Пределов — что с того? Противно, больно, но не смертельно. Однако волны бежали от края к центру, что означало не «понемногу на всех», а «персонально и по полной программе».
Быстро протерев полотенцем взволнованную амальгаму, я нырнул Взглядом в её глубину и обнаружил на самом дне омута смутную, похожую на медузу, тень. Никаких сомнений не осталось — кто-то замыслил вспороть мне брюхо. Нужно было срочно определиться, кто именно, и, прежде чем я успел об этом подумать, с губ само собой слетело заклинание:
Обгоняя дни, года,
Тенью крыльев «никогда»
На земле и на воде
Превращается в «нигде».
Через секунду-другую мне открылась суть магической весточки из Запредельного, а как только открылась, я облегчённо вздохнул. Оказалось, ничего особенного. Обычные дела. По мою душу зарядили очередного Охотника.
«Что ж, — сдержанно, как и подобает дракону, подумал я, — не в первый раз. Только за последнюю сотню лет в девятый. Пусть дерзает».
И впервые за долгие годы, выходя из дома, нахлобучил — бережённого Сила бережёт — Шляпу Птицелова. Плавали — знаем: всякий Охотник пускает впереди себя ворона-шпиона, потому без заговорённой шляпы из фетра, трижды вываренного лунной ночью в крутом отваре из листьев дуба и семян полыни, теперь ни шага. Ни-ни. И ещё: у любого из них обязательно на подхвате пять или семь крыс-следопытов. Вспомнив злобных отвратных зверушек, я мысленно обратился к колдуну Лао Шаню: «Жди меня, чертяка старый, явлюсь сегодня за набойками».
И дальше утро в тот день не заладилось.
Стоило мне выйти из подъезда, зарядил дождь, болид завёлся только с третьего тычка, а на съезде с Нового моста — одно к одному — попал в пробку: опять какая-то резвая милашка оцарапала, подрезая маршрутку, крыло своей навороченной трёхлетки. Цена вопроса — грош ломанный, но полгорода встало. И ни туда. И ни сюда. Фа-фа, фа-фа, сплошное фа-фа — а что толку?
