— У-у-у, собака два нога! — красочно хэкая, пробасил Степан Тимофеевич, хмуро глянул на упрятанные в замасленную ладонь кости. — Чтоб ты посинел да свалился! — пожелал он соседу и земляку-приятелю Алексею Николаевичу, превратившему расклад на столе в крайне для него неудобоваримый. «Голышкявичуса» ставлю!
Степан Тимофеевич с маху треснул костью по столу, немного неловко пристроил ее к короткой пока ветке и втянул глубоко в легкие терпкий дымок «Примы». Он относился к тем редким людям, которые, будучи трезвыми, ни в коем случае не курили. И появление в узловатых пальцах «отстрелянной» у кого-нибудь сигареты служило верным признаком того, что он заглотил пару сотен граммов и «пошел на взлет».
Стасис закрыл «четверочным» долго тянувшуюся к нему ветку и глянул на часы. До конца обеденного перерыва оставалось неполных двадцать минут. Из-за царившей в курилке духоты пропало всякое желание забивать «козла» до самого финиша, и Стасис твердо решил покинуть игроков после первого же вылета.
— Да что ж такое?! — взревел Степан Тимофеевич, под всеобщий хохот отбил пальцами по столу звучную дробь, что говорило об отсутствии у него нужных костей, и грозно глянул на Алексея Николаевича. — Что ж ты играешь, как «Филька в дудку», басурманин ты лысомакушечный, скользкая твоя душонка?
Обладатель перечисленных качеств хитро усмехнулся, покрутил в коротких пальцах одну из костяшек и попытался оправдаться:
— Нечего мне больше ставить, Степ. Потерпи уж…
— Рога поотшибаю! — протяжно пообещал Тимофеич и для пущей убедительности выпятил вперед узкую грудь.
Жуткая угроза вызвала очередной взрыв хохота игроков и болельщиков — по объемно-весовым показателям Тимофеич уступал «лысомакушечному басурманину» раза в полтора.
Как Стасис ни старался, но «шестерочный» ему все же «отрезали», превратив не очень страшные двенадцать очков в смертельно опасные пятьдесят.
— Тьфу на вас всех, — элегантно попрощался он и вышел на свежий воздух.
Солнце палило нещадно. Стасис стянул с плеч надетую на голое тело рабочую куртку и побрел за стояночный бокс, где между забором и дюралевой стеной находилась небольшая заасфальтированная площадка, наполовину заставленная барабанами с кабелем и ржавыми ковшами крановой механизации. За одним из ковшов находился персональный лежачок Стасиса, известный бригаде как его «кабинет», ибо, удаляясь в свободные минуты позагорать, он предупреждал: «Ежели кому понадоблюсь — я у себя».
Стасис присел на лежачок и жадно закурил. Сегодня это была лишь третья сигарета — медленно, но упорно он бросал курить.
