Уильям Фолкнер
Нимфолепсия
Перевела Светлана Чулкова
От переводчика:
В марте 1922 года Фолкнер публикует рассказ
"Холм" -- в студенческой газете "The Mississippian" -
университета Миссисипи, в американском городе Оксфорд. Двумя с
половиной годами раньше, в той же газете, было опубликовано
стихотворение под названием "L'Apres-Midi d'un Faune" ("Утро
Природы"). Рассказ "Нимфолепсия", написанный в 1925 году и
представляющий из себя изумительный фрагмент звукописи, является
симбиозом этих двух вышеупомянутых произведений, своеобразной
поэтической "прививкой", сделанной прозе. В этой связи интересно
будет вспомнить, что сборник юношеских стихов Фолкнера, вышедший
в 1924 году, назывался "Мраморный фавн" (сравните: французское
"faune" -- имеет два значения -- фавн и фауна).
Рассказ "Нимфолепсия", перевод которого
предлагается ниже, был опубликован в журнале того же
университета уже после смерти писателя.
...Он шел, а впереди, извиваясь словно змея, ползла его собственная тень, пока холм, наконец, не накрыл своей темнотой обоих. Его тяжелые башмаки были серыми от дорожной пыли, серой от пыли была его роба. Пыль -то было благословение, снизошедшее на него за дневные труды. Он уже не вспоминал, как жали они пшеницу, как потом работали вилами, натирая руки о натруженную и гладкую словно шелк рукоять, заглядывая в широкий зев амбара, словно в пропасть, уходящую вверх. Полова, словно насекомые, не кружилась больше перед его глазами в своем солнечном хороводе.
Дневные заботы ушли. Теперь его ждал неприхотливый комковатый ужин и глухой сон в дощатом бараке. А завтра снова работа, пока тень его не совершит свой очередной круг.
Он миновал холм: тот напоследок зацепил его краешком своей тени. Пред ним была сумрачная долина -- за нею золотился в закате выпуклый холм. Внутри долины, средь лиловых теней, покоился городок. Там его ждали еда и сон. Но, может быть, словно живой слепок забытой мелодии, на дороге еще возникнет девушка, вся в капельках жары, в чем-то синем и льняном: и как многие другие молодые пары, они лягут под луной, и золотая пшеничная пыль налипнет на их разгоряченные тела.
Вот он, городок. Над серыми досками забора нависают ветки, усеянные яблоками, еще зелеными до оскомины. Вот амбар и сарай: словно огромные серые улья, а в них -- пустые соты, из которых вытек весь мед золотого дня. А вон там, чуть дальше, здание суда, торжественное, достойное пера Фукидида. Но если подойти поближе, можно увидеть, что его почти ионические колонны испещрены черными грязными пятнами от притушенных сигарет.
