Первое чудо случилось в понедельник, когда Эдельмен вошел в лифт, чтобы ехать вниз. Лифт подошел, дверцы раскрылись, и там, прислонившись спиной к дальней стенке, стояла она. Она. Он едва не лишился чувств. Он в первый раз видел ее вот так: во плоти, совсем близко. На мгновение он подумал, что ему это только кажется. Что к нему снова вернулись галлюцинации — его проклятие, которое терзало его столько лет, пока он все-таки не обратился к психологу.
На ней были длинные шорты из обрезанных джинсов, скромная кофточка с завязками на спине и стоптанные спортивные туфли. Ее каштановые волосы выбивались в чудесном художественном беспорядке из-под ярко-оранжевой банданы. Она была не накрашена, но Эдельмен узнал ее сразу. В первый раз он увидел это лицо на обложках «Космополитен» и «Вог». Около трех лет назад. Одна стена в его трехкомнатной квартире представляла собой настоящий иконостас из ее фотографий — место благоговейного поклонения этим темным глазам, этим полным губам, как будто припухшим от поцелуев. Она была героиней его самых темных и сокровенных фантазий — тех, о которых ты не расскажешь даже самым близким друзьям.
— Доброе утро, — сказала она, когда Эдельмен вошел в кабину. Без помады ее губы казались уже не такими пухлыми. У нее были красивые, ослепительно белые зубы и добрая искренняя улыбка.
— Доброе утро, — выдавил Эдельмен, борясь с нервным приступом тошноты. Его сердце билось так сильно, что он почти и не сомневался, что она тоже слышит его бешеные удары в тесном пространстве кабины.
Больше они не сказали друг другу ни слова. Когда лифт приехал на первый этаж, Эдельмен посторонился, чтобы она вышла первой. Она опять улыбнулась ему, сказала: "До свидания" и направилась к выходу из подъезда решительной, почти по-мужски целеустремленной походкой.
Эдельмен пошел следом за ней на непослушных, как будто ватных ногах. Кровь по-прежнему стучала в висках. Рейчел МакНиколь! В его доме! В восемь утра, в такой небрежной «домашней» одежде… вряд ли она здесь в гостях. Эдельмен вышел на улицу и окунулся в липкую августовскую жару.
Рейчел МакНиколь! Эдельмен хорошо помнил тот день, когда он узнал ее имя. Он часто видел ее фотографии в каталогах одежды, сложенных у почтовых ящиков в холле, — в тех самых журналах мод, где снимаются красивые женщины без имен. Стройные крепкие тела. Гордые надменные лица. Именно такие лица, к которым Эдельмен всегда испытывал смешанное чувство жуткой любви и щемящей ненависти. Тела и лица, которые были недостижимы и к которым его влекло так отчаянно и надрывно. Высокомерные, замкнутые и холодные, они дразнили его… они насмехались над ним своей совершенной красотой, отчужденностью и запредельной неприкосновенностью.
