Лес

Влажную песчаную почву сотрясали близкие и далекие взрывы, сливаясь с ревом самолетов, бороздивших почерневшее небо. Где-то вдалеке полыхали танки и каркасы автомобилей, маленькие, почти игрушечные, фигурки бежали к морю, а небо осыпало их воющим потоком бомб и снарядов. Без устали, будто соревнуясь друг с другом, лупили пулеметы и автоматы. У Дюнкерка погибали последние английские солдаты. Тяжелый, удушливый запах пороха стягивал горло. Больше всего на свете мне хотелось сейчас, зажав ладонями уши, швырнуть свое тело в самый укромный уголок свежевырытого окопа. Я уже собрался было так и сделать, но пальцы Глассермана вцепились мне в плечо. Боль, вызванная этой железной хваткой, отрезвила меня, даже страх как будто поубавился.

— Не паникуй, дружок! — голос его едва угадывался сквозь адский шум. — Давай за мной, вдоль траншеи!

Глассерман развернулся и, низко пригибаясь, побежал вперед. Я последовал за ним, то и дело спотыкаясь о каски, вещмешки, винтовки, спутанные провода полевой связи, о разбитые ящики, шинели…

 Слава Богу, трупов не было. И на том спасибо. Широкая спина Глассермана покачивалась в нескольких шагах передо мной. Было что-то успокоительное в его массивной фигуре. Он уже не пригибался и вышагивал в полный рост. И как его до сих пор не приметила какая-нибудь шальная пуля? От этих мыслей мне становилось не по себе.

Траншея кончилась и мы вышли на открытое место, припустив по жухлой траве меж дюн. За песчаными насыпями я ощущал себя увереннее, здесь можно было передвигаться уже не пригибаясь. Но главное, что я больше не видел картин безумной сечи. Хотя, возможно, я просто стал привыкать к этому зрелищу.

Глассерман остановился так резко, что я едва не впечатался в его спину. Из-за пробитой снарядом походной кухни выскочил низкорослый плечистый центурион в начищенной бронзовой броне. Широкий оперенный шлем был надвинут до бровей. Короткая туника оставляла открытыми его ноги, защищенные наколенниками из тонких бронзовых же пластин. Одну сандалию он где-то потерял, и из пореза на пятке сочилась кровь. Закрыв меня своей могучей спиной, Глассерман медленно попятился назад. Центурион, хищно оскалившись, вскинул короткий широкий меч. Я впервые видел, что меч, оказывается, можно держать за лезвие, как кинжал. Очевидно, что против этого профессионального убийцы у Глассермана не было ни единого шанса, и я готов был уже броситься наутек, когда воздух разрезала длинная автоматная очередь. Центурион рванулся вперед, пошатнулся и рухнул на колени. Из-за ближайшей дюны вышел молоденький офицерик в черном эссесовском мундире. На плече небрежно болтался «шмайссер». Русые кудри офицера были на редкость буйными, так что черная фуражка с серебряным «Веселым Роджером» сдвинулась на затылок. Водянисто-голубые глаза безразлично остановились на окровавленной спине центуриона. Брезгливо поморщившись, парень ударил римлянина начищенным до блеска сапогом. Центурион, не проронив ни звука, рухнул на землю, дернулся и замер — уже навсегда. Автоматное дуло уставилось на нас. Немец переводил взгляд с Глассермана на меня и снова на Глассермана.