Когда старый Натан подкрутил настройку, сквозь помехи донесся голос:
«…У нас тут ад! Зверьё будто со всех Территорий под Москвой собралось! Никогда такого не было! Едва держимся! А теперь ещё новые…»
Голос забулькал и стих, и Натан, снова взявшись за верньер, больше не смог поймать его в океане шипения, хрипа и свиста, которым стал эфир планеты после катастрофы.
— Вот так-то, — пробормотал старик, откидываясь на спинку стула, стоявшего у стола с черным кубом радиостанции. — А до бури, знаешь, какая связь была? О-го-го! — весь мир слышно: Англия, Франция… Да хоть с Японией общайся! Со всех сторон волны доходили. А теперь что? Теперь до самого горизонта — смерть кругом. И неизвестность. Из нашего острога даже Москву толком не слыхать. Что-то случилось у них, похоже, а что да почему?… Было ж времечко! И куда всё сгинуло…
Вышка Натана стояла на крыше девятиэтажного дома. Радиорубка тут была совсем маленькой, и помещались в ней только стол, два стула, шкаф с оторванной дверцей и закопченная буржуйка. Ну, и тумбочка с посудой. Снедь Натану, старшему брату покойной матери, Данила обычно приносил сам. Под низким потолком висел гамак с драным одеялом, где дядя спал, а напротив двери, ведущей на тёмную лестницу, примостился сваренный из арматуры балкон.
— Ну, случилось и случилось. — Проблемы москвичей Дана мало заботили. Хотя странно, конечно, с чего это стаи зверья собираются под Москвой?…
Облокотившись на ржавое ограждение, он разглядывал родной острог. Дядя, любивший помянуть старину, говорил, что когда-то воздух в городе (тогда остроги называли городами) был грязный из-за фабрик и обилия транспорта. Про фабрики Дан понимал, а вот представить себе «обилие транспорта» не мог. Как это — чтоб не только пара раздолбанных «Икарусов», да плюс джипы гражданской обороны и бронированное авто первого советника, а сотни, даже тысячи машин раскатывали по улицам, сигналя и ревя движками. Да они же сталкивались, наверное, постоянно! А то и людей давили!
Зато животные тогда жили прямо в городах, под боком у людей, и были очень даже мирными. Ну, не все, конечно, но многие. Так говорил дядя.
Непроизвольно Данила то и дело поглядывал на небо — не летят ли птицы? Они теперь зачастую опаснее зверей. А те — опаснее людей, которые тоже не сахар. В общем, мир Даниле достался ещё тот. Злой мир, жестокий…
А ведь изменилось всё недавно — каких-то двадцать лет назад, незадолго до рождения Дана. Будь он немного постарше, застал бы прежние времена, о которых дядя так любил рассказывать. Ведь тогда всё иначе было! К примеру, если верить Натану, в Харькове жило что-то около полутора миллионов человек — просто немыслимое число! Сейчас-то и двадцати тысяч, наверное, не наберётся. Или вот ещё: из-за выхлопных газов, из-за смога в те времена видимость была куда хуже. Зато теперь в лучах сентябрьского солнца острог Харьков просматривался аж до Стены: стеклянные теплицы на крышах, затянутые целлофаном грибные оранжереи, поля между домами — в большинстве пустыми домами, ведь с началом Псидемии те, кто выжил, стали жаться друг к другу. Вместе вроде как безопаснее.
