Темнота и улица — родственники, из одной городской семьи. Ночь накрошила фонарей, когда откусывала от слоёной луны, и редкие желтые точки вдоль дороги лишь прикидываются, что освещают ее, а в действительности делают темноту еще узнаваемей. Я иду за Ней, пешком, сложив за спиной крылья, которые впрочем редко использую. Она шатается и плачет, Она садится в новую майскую траву, обугленную ночным драконьим дыханием. Я вспоминаю, как утром Она проглаживала эти выстиранные джинсы, и в их складках теперь плещутся пыльные подорожники. В ее сумке выключенный мобильный, о котором Она забыла, на Ее руке браслет, змеящийся вокруг Ее жизни. Я ничего не могу поделать. Сейчас черная тень дотронется до браслета, из-за угла вырулит юркая «шестёрка», начиненная отморозками, и всё закончится, и мне опять придется искать, кого Хранить, и я снова прослыву небесным неудачником.
* * *
Ангел-Хранитель режет на лУны лимон,
Клеит невидимым скотчем одну за другой на обои…
Там, где меня исцеляет молчанием Пантелеймон —
Ветер кисельный в потустороннем поле.
Ангел-Хранитель вернёт мне мою любовь,
Хотя не в его она ангельском вкусе, он в курсе,
Что больше никто от последних трех рыб, двух хлебов
Кусок свой любви потерянной не откусит…
Ангел-Хранитель бумажный возводит Рим,
Третий, четвертый на письменностОльных руинах
Ветер в гардины-усы по-московски бузит до зари,
Изображая израильского Раввина…
Ангел-Хранитель, отдай мне моё кольцо —
Полной луны в пальце облака черного контур —
«Пантелеймон, Серафим… — сколько ангелов? сколько гонцов?
Сколько еще тебе надо? Какой не хватает иконы?…»
* * *
Он стоит у окна, прижимая к уху мобильный, и вежливый робот в сотый раз сообщает ему о недоступности абонента. Его душа пульсирует единственным выкриком: «Господи, я обещаю…» Что он обещает Господу? Определенно, всё что угодно, только бы. Недавно со смены, няню отпустил, Тася спит. Тёща скоро приедет, и он помчится в пустоту на поиски. Ему не видно, как последнее, самое сильное, достигшее беспомощного апогея «Господи, я обещаю» золотым ветерком вылетает в форточку, я направляю его по коридорам улиц, подталкиваю в окошко серебряной иномарки, и молодой водитель замечает сидящую прямо на земле девушку справа. Выходит, дотрагивается до ее плеча:
— Не плачьте, пойдемте, я вас отвезу домой.
Она лопочет что-то бессвязное, почти задыхается от рыданий, встает с трудом, как будто на спине у нее мешок со всеми теми звездами, которых сегодня ночью нет на небе. Браслет позвякивает разочарованно, а черная тень осыпается грязью на асфальт, и он покрывается едва заметными трещинами.
