Когда мне нужно подумать, я через небольшую площадь выхожу к гранитному полукружью, которое разделяет реку на два самостоятельных русла. Здесь спокойно. Народу в середине дня немного. Транспорт проходит в стороне. И — тишина. Никто не мешает. Плещет вода в шершавые гранитные ступени.
Лучшего места не найти.
Правда, в этот раз мне не повезло. На площадке кузовом к реке стоял пятитонный грузовик. Человек шесть рабочих сгружали с него какие-то сваренные трубы и яркие красные пластмассовые листы. Вероятно, готовились к празднику. Время от времени они включали отбойные молотки, вгрызаясь в плиты, и тогда грохот бил по ушам, голуби с мостовой ошалело прыгали в небо.
Минут пятнадцать я помучился таким образом, а потом решил вернуться на работу. Толку все равно никакого.
Тут он ко мне и подошел.
Ему было лет сорок. Ничем особенным он не выделялся. На нем была спортивная куртка — зеленая, наглухо застегнутая, с плотными манжетами — и такие же зеленые узкие шаровары, заправленные в тяжелые, литые, как у лыжников, ботинки. Лицо — крупное, энергичное.
Он походил на спортсмена. Или по возрасту скорее на тренера.
— Извините, пожалуйста, — сказал он и прикоснулся к голове, как бы приподнимая невидимую шляпу. — Еще раз извините. Я могу обратиться к вам с вопросом?
— Ради бога, — ответил я.
— Вы не знаете, что здесь строят? — Он с досадою показал на трубы.
Я ему объяснил.
— Значит, к празднику?.. А потом снимут?
— Наверное, — сказал я. — А может быть, и нет. Строят, кажется, основательно.
Он сказал, словно про себя:
— Город как человек. В нем все время что-то меняется. Постепенно, капля за каплей. Современникам это незаметно: они стоят чересчур близко. Понимаете? Слишком маленькая дистанция для оценки. — Я промолчал.
— Трудно представить, — добавил он. — А ведь все это будет другим.
Я посмотрел на здание Торговой палаты — белые колонны светились. Крыльями по обеим набережным распластались Пакгаузы — серые, легкие, в громадных окнах.
Небо было синее и прозрачное. Недавно прошел дождь. На асфальте голубели холодные лужи. Что здесь может стать другим?
— Невозможно представить прошлое, — сказал человек. — Читаешь описания, рассматриваешь гравюры. Все это — мертвое. Вот вы можете представить себе Париж двести лет назад? Или Лондон?
— Вы историк? — спросил я.
— В некотором роде…
Тут загрохотали молотки. Рабочие подхватили трубу и начали ее поднимать. Она была метров шесть в длину.
Я ждал. В словах этого человека был какой-то смысл, которого я не угадывал.
Снова наступила тишина, и он произнес:
