Бахмутский шлях

Поздно вечером вдруг постучали в окно.

Мама лежала в постели и слушала последние новости о войне, которые принес Лешка, пришедший только что с дневной смены. Он сидел за столом, ел борщ и рассказывал:

— Уже сегодня поезда на Синельниково не отправляли, наверное фронт приблизился.

Говорил он отрывисто, нехотя. Его голова была низко склонена над тарелкой, прядь волос упала. Лешка, казалось, не замечал этого. Я смотрел на задумчивое лицо брата, на залысину с левой стороны лба, которой он почему-то гордился, когда стал отпускать волосы, и у меня сжалось сердце. Лешка — брат мой. Раньше я об этом как-то никогда не думал. А ведь мы даже похожи друг на друга. У меня тоже есть такая залысина, говорят, что и носы наши похожи: круглые, маленькие.

Мама вздыхала, спрашивала:

— Да неужели ж так и не остановят его?

— Остановят! — уверенно проговорил Лешка. — В Донбасс ни за что не пустят. Разве можно отдать немцам столько шахт, заводов? Ни за что!

— Ты говорил: и через Днепр не пустят… — осторожно возразила мама.

Лешка промолчал.

— А он, кажуть, листовки бросал, будто у него такие танки, что никакие окопы не помогут.

Лешка бросил ложку в тарелку.

— Опять фашистская пропаганда! Мама, ну как ты можешь?..

С первых дней войны Лешка стал очень раздражительным. Даже маме ничего не прощал, за все отчитывал, а мне просто грозил дать хорошего подзатыльника. Несмотря на это, я любил своего старшего брата, старался во всем ему подражать. За последнее время я не только не повторял о немцах разные слухи, но даже сам спорил с теми, кто их разносил. Да и в самом деле, разве можно было верить, что у немецких танков броня в метр толщиной, что от самолетов отскакивают снаряды, что автомашинам совсем не нужен бензин: будто у них есть такой порошок — всыплют один пакетик в ведро с водой — вот тебе и горючее. Конечно, все это были враки, но такие слухи откуда-то упорно ползли, и находились люди, которые верили этому. Вроде нашей соседки бабки Марины — та, что ни услышит, всему верит и других убеждает, что это правда.

Была и другая причина для раздражительности брата: его не брали в армию. Почти все знакомые десятиклассники давно призваны, а он и еще два его товарища гуляли.

В военкомате им сказали, чтобы ждали «особого распоряжения», потому что они зачислены в какую-то военную школу.

Пока придет это «распоряжение», Лешка решил поработать: он поступил на станцию техническим конторщиком. Но прошло уже три месяца, как началась война, приближался фронт, а особое распоряжение все еще не приходило: в суматохе войны о нем, наверное, забыли. Лешка, прежде гордившийся тем, что будет летчиком, теперь несколько раз ходил в военкомат и просил, чтоб его взяли в любые войска, но всякий раз возвращался ни с чем. Поэтому он из-за каждого пустяка расстраивался и на всех сердился, даже на маму.