Убийца

21 ноября 1987 года в Москве случилось необъяснимое и устрашающее происшествие. В автобусе номер пятьдесят пять, посреди бела дня, можно сказать в центре города, один пассажир, сидящий у окна, неожиданно поднялся, подошел к другому пассажиру, который стоял метрах в двух от него, и со словами:

— Убийца!.. Ты, ты — убийца!.. — замахнулся, но затем, позабыв о своем замахе, сделал корпусом движение назад и с силой плюнул ему в лицо. Люди, оказавшиеся рядом, отчетливо слышали какое-то звериное рычание, сопровождающее плевок. Тот, что плюнул, имел лицо изможденное, нездорового землистого оттенка, щеки ввалились, и лицо, мало сказать морщинистое, целиком состояло из рытвин, борозд, набегающих складок, словно поле выжженной и потрескавшейся земли, оставленной без влаги под испепеляющим солнцем. Такое лицо никогда нельзя встретить у городского жителя. Более всего свидетели были удивлены поведением второго пассажира: он не сделал ни малейшей попытки возмутиться или защитить себя, он попятился, полное и сытое лицо его порозовело, глаза замаслились смущением и страхом. Тот, что плюнул, с усилием произнес сквозь сжатые зубы: — Уходи... отсюда!.. Пошел вон.

Тот, в кого плюнули, молча пошел к двери и вышел из автобуса. Он встал на остановке и повернулся боком, чтобы не видеть направленных на него любопытных, изумленных, растерянных взглядов. Автобус поехал дальше. Он остался. Фамилия его была Богатиков. Василий Петрович Богатиков.

Фамилия того, кто плюнул и остался в автобусе, не пожелав дышать одним с ним воздухом, была Колосков.

Он сидел в кресле, обвязанный вокруг шеи, и видел прилипшие к простыне волоски и общую ее помятость, в то же время глубокие, отчетливые складки, какие должны быть на выглаженном и чистом белье, вовсе были незаметны. Простыня была как минимум вторичного употребления. Женщина в грязноватом белом халате, проворно проводя расческой по волосам, отделяла небольшие пряди, отмеряла пальцами их высоту, щелкала ножницами, продвигаясь дальше по голове, опять пропускала небольшие пряди волос между пальцами, щелкала ножницами, и он подумал, она хорошо подравнивает, хорошо, расслабился, прикрыл веки, прикидывая, сколько дать на чай, прощая все. Парикмахерская считалась одной из лучших в Москве.

Когда-то в молодости он стеснялся давать на чай, боялся оскорбить человека подачкой. У него были постоянно конфликты с парикмахерами. Их обязательное желание заработать на одеколоне наталкивалось на его твердый отказ, взамен он тут же получал подчеркнутое неприятие: поджатые губы, резкие, завершающие процедуру, движения. Загладить свою вину, отблагодарить как-то иначе он не мог, было неловко, стыдно. Он вспомнил, парикмахер с поднятыми наготове руками, в руках одеколон и резиновая груша, подобострастно наклоняет голову навстречу клиенту, услышав «нет», мгновенно сдергивает простыню, неряшливо, неаккуратно, с озлоблением глядя мимо, не смотрит, надо ли подправить что-нибудь, не причесывает, не чистит его. Встряхивает простыню чуть ли не над головой клиента и поворачивается задом.