В Тынце на принадлежащем аббатству постоялом дворе под вывеской "Лютый Тур" сидели несколько человек и слушали рассказы бывалого солдата, который, придя из дальних стран, говорил о приключениях, случившихся с ним на войне и во время дороги.
Это был бородатый, в расцвете лет, широкоплечий, почти огромный, но исхудалый человек; волосы его были подобраны в сетку, расшитую бисером; на нем был кожаный кафтан с полосами, оттиснутыми панцирем, и пояс из медных блях; за поясом — нож в роговых ножнах, на боку — короткий дорожный кинжал.
Рядом с ним за столом сидел юноша с длинными волосами и веселым взглядом, по-видимому, его товарищ, а может, и оруженосец, он также был одет по-дорожному, в такой же кожаный кафтан со следами панциря. Прочее общество состояло из двух землевладельцев из окрестностей Кракова и трех горожан в мягких красных шапках, острые концы которых свешивались у них до самых локтей.
Хозяин, немец в желтом кафтане с зубчатым воротником, разливал им из бочонка в глиняные кружки крепкое пиво и с любопытством прислушивался к военным рассказам.
Но еще с большим любопытством слушали горожане. В те времена ненависть, еще при Локотке разделявшая горожан с рыцарями-землевладельцами, значительно уже остыла, и горожане держали голову выше, чем это было впоследствии. В то время еще ценили их готовность ad concessionem pecuniarum {Платить наличными (лат.).}, поэтому часто случалось видеть на постоялых дворах купцов, пьющих запанибрата со шляхтой. С ними водили знакомство даже охотно, как с людьми денежными: обычно они платили за шляхтичей.
И вот точно так же сидели теперь они и разговаривали, время от времени подмигивая хозяину, чтобы он наполнял кружки.
— Так вы, благородный рыцарь, погуляли-таки по свету, — сказал один из купцов.
— Не многие из тех, которые теперь со всех концов собираются в Краков, видели столько, — отвечал прибывший рыцарь.
— А немало их соберется, — продолжал горожанин, — большой праздник и, большое счастье для королевства. Говорят, да так должно быть и есть, что король приказал все ложе королевы обить парчой, расшитой жемчугом, и поставить над ним такой же балдахин. Будут игры и состязания, каких до сих пор мир ни видывал.
— Кум Гамрот, не перебивай рыцаря, — сказал другой купец.
— Я и не перебиваю, кум Эйертретер, а только так думаю, что ему приятно будет узнать, о чем говорят: ведь он небось и сам едет в Краков. Сегодня мы и так не вернемся в город, ворота уже будут заперты, а ночью зверь, который водится в щепках, спать не даст: значит, хватит времени на все.
