Рождение мальчика положило бы конец всему. Исчезла бы последняя надежда…
Павел Поллок неловко поднялся и, пытаясь скрыть волнение, склонился над колыбелью с крошечной спящей девочкой. Своей дочерью. Той, от которой зависит все. Он это знал и от этого уже страдал. На сердце было тяжело, но его глаза светились счастьем отцовства.
С повлажневшим взглядом Павел повернулся к жене.
Мари Поллок улыбнулась. Сможет ли муж когда-нибудь перестать так волноваться? Так тревожиться? Но в глубине души она знала, что именно за это его и любит…
Неожиданно раздавшийся из колыбели громкий плач заставил их подскочить: девочка заявила о себе весьма впечатляюще. Широко раскрыв глазки, она пыталась приподняться, опираясь на слабенькие, в «перевязочках» ручки. Но, несмотря на яростную решимость, покрытая нежным темным пушком головка то и дело падала на подушку.
Подойдя ближе, отец, с бьющимся сердцем, взял дочку на руки.
— Так правильно? Я не слишком неуклюж? Я не делаю ей больно? — явно нервничая, спросил он жену.
— Не волнуйся, ты все делаешь правильно, — улыбнулась она. — О, смотри-ка, кто пришел! Здравствуйте, Драгомира!
Все, что делала мать Павла, отличалось некоторой чрезмерностью, и нынешний день не был исключением: практически невидимая за совершенно фантастическим букетом цветов, Драгомира появилась, увешанная разноцветными пакетами с подарками, которые она выронила, едва увидев на руках сына младенца.
— Окса! — воскликнула Драгомира. — Ты проснулась, моя прелесть! Как же я счастлива, дети мои! — сообщила она, поочередно целуя Павла и Мари.
— Хм, по-моему, кому-то нужно поменять подгузник… — Павел занервничал при мысли, что это придется делать ему самому.
— Я этим займусь, — поспешила на помощь сыну Драгомира. — Конечно, если ты позволишь, Мари… — добавила она, умоляюще глядя на невестку.
Несколько секунд спустя малышка Окса уже болтала ручками и ножками на пеленальном столике, а ее бабушка сражалась с подгузником.
Павел пристально следил за происходящим. От его внимания ничто не ускользало.
— Окса… Долгожданная наша, — почти беззвучно выдохнула Драгомира.
Павел вздрогнул. На его лице промелькнула тень тревоги. Дождавшись, пока мать закончит переодевать ребенка, он попросил ее выйти с ним в коридор, где сердито процедил сквозь зубы:
— Мама! Ты, конечно, не удержалась! Это сильнее тебя! Если ты думаешь, что я не слышал…
— А что ты слышал, мой милый? — поинтересовалась Драгомира, пристально глядя в лицо сына своими синими глазами.
— Я знаю, о чем ты. Знаю, что вы все задумали. Но ваша надежда зиждется на вероятности, столь же зыбкой, как ветер!
