Игорь Изборцев
ВСЕГО ЛИШЬ ПЕПЕЛ
повесть
Ученики же
Его спросили у Него:
что бы
значила притча сия?
(Лк. 8, 9)
Ветер сдувал
пепел в озеро. Мельчайшие его частицы кружились над поверхностью, завивались в
вихри, словно справляя древний обряд гадателей-туфрамантов, и медленно
опускались в воду. Когда порывы ветра достигали особенной силы, зеркальная
гладь озера мутнела, приобретая серый оттенок. Но вскоре очищалась, и озеро
свободным от пепла зраком опять всматривалось в небо. А отяжелевший прах
погружался в придонные глубины. Если ветер вдруг затихал, сидящий у пепелища
человек вставал и начинал ворошить его лопатой, вздымая в воздух серые облака
пепла. Но в безветрии они не улетали далее нескольких метров и лишь заставляли
человека надсадно кашлять. И тогда он призывал ветер. Зов его был подобен
парящему в бездне эху; он кричал так, будто дело касалось чего-то самого
важного, и предмет его безпокойства являлся единственным в мире сокровищем, а
не всего лишь пеплом, прахом под ногами…
* * *
Я мечтаю о вещах,
которых никогда не было,
и я говорю: «Почему
нет?»
Шоу Б.Д.
Свою новую должность
Василий Петрович Пузынёв любил мучительной и, как казалось ему, неразделенной
любовью. Продвижения по службе он ожидал несколько лет и уж перестал надеяться.
Но наступил 1996 год, его наконец-то повысили в звании и назначили милицейским
начальником. По справедливости сказать, не самым большим в городе, но всё же
заметным. Это было время, когда люди уже научились жить ярче и интересней, чем
в эпоху восьмидесятых. Недостижимое прежде становилось реальностью: и
просторные дома, и иностранные машины, и отдых среди пальм на побережьях
океанов. Доселе Василий Петрович о таком мог только мечтать, теперь же пришла
пора его мечтам сбываться...
Не все складывалось
гладко, но, как говаривал дед Василия Петровича, Николай Дорофеевич Пузынёв,
коли хочешь есть сладкое, учись терпеть горькое. Василий Петрович умел терпеть.
И воля к победе у него имелась. Немаловажная деталь, ведь, как выражался все
тот же дед Коля, была бы твердая воля — и гора
превратится в поле. Именно в это поле и прорывался Василий Петрович, не
стесняя себя в средствах.
Супруга его, Ангелина
Ивановна, женщина тихая, придавленная тяжелой пятой мужнина характера, все чаще
плакала украдкой и бледнела лицом, заслышав шаги Василия Петровича. Они
по-прежнему жили в старой трехкомнатной хрущевке, где всё, невзирая на
скромность быта, было ей безконечно дорого. И подаренная на свадьбу фарфоровая
пастушка в серванте, и притулившийся на шкафу хрустальный орел, и даже портрет
седобородого Николая Дорофеевича над обеденным столом. Василий Петрович же день
ото дня укреплялся в ненависти к этим убогим, как думалось ему теперь, стенам.
