Сборник стихов

Авторы: Владимир Аркадьевич Гандельсман / Николай Владимирович Байтов
Жанр: Поэзия: прочее
Год: 2012
Всего страниц: 12
Статус: Полная версия

Стихотворение Игоря Шкляревского «Воспоминание о славгородской пыли», которым открывается февральский номер «Знамени», — сценка из провинциальной жизни, выхваченная зорким глазом поэта.Подборка стихов уроженца Петербурга Владимира Гандельсмана начинается «Блокадной балладой».Поэт Олег Дозморов, живущий ныне в Лондоне, в иноязычной среде, видимо, не случайно дал стихам говорящее название: «Казнь звуколюба».С подборкой стихов «Шуршание искр» выступает Николай Байтов, поэт и прозаик, лауреат стипендии Иосифа Бродского.Стихи Дмитрия Веденяпина «Зал „Стравинский“» насыщены музыкой, полнотой жизни.

Читать Сборник стихов (Гандельсман, Байтов) полностью

Сборник стихов

Игорь Шкляревский

ВОСПОМИНАНИЕ О СЛАВГОРОДСКОЙ ПЫЛИ

Это пыль на обочине

или поэзия пыли

или полустихи, полупроза

на бутылках портвейна

молдавского красного.

Тихий Славгород в жарком июле

иногда проезжает по улице автомобиль

и за ним подымается облако пыли,

залетая в окно бухгалтерии УЖКХ.

Все ушли на обед и окно не закрыли.

А оттуда по радио

плачут виолончели.

Голос диктора:

— Каприччиозо Сен-Санса.

И взмывает душа,

вспоминая качели.

На обочине белой дороги

долго ждём грузовик

и курлычет под камнем родник.

Удлиняются тени, уходит жара.

С огурцом в кобуре участковый

высматривает завхоза,

объезжая плакучие ивы над Сожем.

От него не уйдёшь…

Пыль показывает следы.

Их приятель лесник

истерзался вопросом:

почему нам всё время видна

одна сторона Луны?

Неужели Луна не вращается?

Плачет после второго стакана,

под задумчивым взглядом завхоза.

Между тем раскалённое солнце

зашло за леса

и на Славгород с неба спустилась прохлада.

— Посоли огурец и не плачь.

— Наливать ему больше не надо.

Тихо реют под звёздами их голоса.

Владимир Гандельсман. Техника расставанья

БЛОКАДНАЯ БАЛЛАДА

Жили мы на Шкапина, трое в комнате,

улица вела к вокзалу, вокзал к стране,

улица промышленная в саже-копоти,

мать, мы с братом, отец на войне.

В память невеликую мою, утлую

врезалось: воронка, мы с соседом моим

смотрим, как откачивают воду мутную,

воду мутную, вдвоём стоим.

После — голод, крошки хлеба не выклянчишь —

трупы сплошь — на тротуаре, на мостовой,

я боюсь покойников, но сердце выключишь —

и живёшь как мёртвый, но живой.

Штабелями складывали их в загоне

у вокзала нашего, помню, что когда

одного несли — в нём булькала, как в бидоне,

переливалась внутри вода.

Что ужаснее мора многолюдного,

от ранений лучше погибнуть пулевых,

но в сраженье, а не от голода лютого

от нехватки плодов полевых.

Жили мы на Шкапина, двое в комнате,

мать пристроила брата к добрым людям, след

затерялся надолго в военном грохоте,

а нашёлся через тридцать лет.

Животину выпятивши рахитную,

помню, как девчонка плачет, щёки дрожат,

что отец лежит, лежит да под ракитою,

а над ним что вороны кружат.

Многого не помню, мал я был годами,

к третьему лету войны начал доходить,

тетка Люда съесть меня предлагала маме,

людоедка, что и говорить.

Плач недавно я читал Иеремии,

Следующая страница

Подобные книги

Очередной эксперимент

Том 11. Меня прислал Чарли

Город в законе