Это не я ее, она меня запечатлела, беззвучно «щелкнула», и душа моя взмыла к облакам. Потом, для верности, она еще и еще раз взмахнула ресницами…
Ослепленный и оглушенный, я тыкал пальцами в столбик выдержек. Лицо в видоискателе, раздвоившись, никак не могло соединиться. У меня — железка в руках, называется «Киев». Она — живое фотоателье. Я пробормотал что‑то, досадуя на наплывающие облака, а она побранила свое расхожее имя Любовь. Я как‑то догадался, стал звать ее Лю по моде тех лет, внушенной стариком Хэмом.
Кажется, она сразу, как только «сфотографировала», так стала меня обрабатывать.
Но что‑то в Лю — лаборатории не получалось: проявитель теплый или фиксаж слишком кислый. Она, замешкавшись, топорщила карманы просторной своей кофты.
— Оглянись, Лю! — осмелел я. Охотничий азарт все же подстегивал. — Вздерни подбородок, как пионер — бара- банщик. А теперь пошли мне воздушный привет!
Она чмокнула два своих пальца. И тут же я увидел, как в ее голубых глазах всплеснули лепестки диафрагмы. Я упал на колени, зачерпнув объективном четвертинку ватного облака и ее каштановую прядь.
— Щелк — щелк, — это я.
— Цок — цок, — совсем неслышно. У нее «фотоаппарат» с глушителем. Беззвучная дуэль.
Час назад мне выдали зарплату. Было бы глупее глупого дробить ее на дни, чтобы скучно питаться яйцом — утром, жареной картошкой — в обед и бутербродом с сыром — вечером. Раз исчезла пыль с улиц, и все позолоти- лось, надо прихлопнуть все деньги: купить дорогого вина, фруктов и конфет. Пусть вино развяжет мое серое окос теневшее вещество в голове, а ее хоть на время лишит способности кидать точные, поражающие взгляды. Надо пригласить Лю в крохотную одиночку общежития.
Она не отказалась. По блату я достал вина «Жемчужина России». Продавщица в укромном магазине, набивая цену, сощурила глаза: «Такое вино в Кремле попивают». Ее глаза и вовсе исчезли, превратившись в щелки, когда она выложила на прилавок коричневую коробку с конфетами — это был еще более тайный дефицит.
— «Птичье молоко» Динской конфетной фабрики! — распахнула глаза девушка в белом.
Купил я и фруктов.
Принес в общагу, разложил все, протер полы. Сел. И тут‑то у меня под ложечкой соснуло: я совершенно забыл.
как Лю выглядит. Я не помнил ни цвет волос, ни форму губ…
Я поспешно нырнул под одеяло, накрутил на спираль фотобачка пленку, проявил, высушил вентилятором.
С ее изображением в розоватой от лабораторного света ванночке можно было делать все, что хочешь. Можно недопроявить. И тогда Лю остановится в прозрачном и почти пустом мире. Можно подольше подержать, и она станет темной, томной красавицей с мерцающими зрачками. Но на нее хищно надвинутся вот эти деревья и насядут облака. Все в моей воле, то бишь во власти метола, гидрохинона, буры.
