Стивен КИНГ
МОЙ МИЛЫЙ ПОНИ
Старик сидел в дверях амбара, вдыхая запах яблок. Сидел в качалке, заставляя себя не думать о курении. Не потому, что курить запретил врач, а из-за сердца, которое то и дело вырывалось из груди. Он наблюдал за тем, как этот придурок Осгуд быстро считал про себя, прислонившись головой к дереву. Заметил, как тот повернулся и тут же увидел Клайви. Осгуд увидел его и рассмеялся, так широко открыв рот, что старик обратил внимание на его гнилые зубы и представил себе, как воняет у мальчишки изо рта: словно в заднем углу мокрого погреба. А ведь щенку не больше одиннадцати.
Старик слышал, как Осгуд заливается визгливым смехом. Мальчишка смеялся так громко, что ему пришлось наконец, наклонившись, упереться руками в колени. Он смеялся так громко, что остальные, кто играл в прятки, покинули свои укрытия, чтобы посмотреть, что происходит, и, когда увидели, тоже засмеялись. Они стояли под лучами утреннего солнца и смеялись над его внуком, и старик забыл, как ему хочется курить. Теперь ему хотелось увидеть, заплачет ли Клайви. Это показалось старику куда интереснее всего того, что привлекало его внимание последние несколько месяцев, в том числе и проблема быстро приближающейся смерти.
- Поймали его! - выкрикивали со смехом мальчишки. - Поймали, поймали его, поймали!
Клайви молча стоял в их кругу, крепкий и непоколебимый, подобно валуну на фермерском поле, терпеливо ожидая, когда кончатся насмешки, чтобы продолжить игру, в которой водить теперь будет он, и его неловкость начнет забываться. Через некоторое время игра возобновилась. Затем наступил полдень, и мальчишки разошлись по домам.
Арик наблюдал, как будет обедать Клайви. Оказалось, что нет аппетита. Клайви потыкал вилкой в картошку, передвинул по тарелке кукурузу и горох, а кусочки мяса скормил собаке, лежавшей под столом. Старик с интересом следил за всем этим, отвечая на вопросы, с которыми обращались к нему, но не вникая особенно в то, что говорили присутствующие или он сам. Весь его интерес сосредоточился на мальчике.
Когда покончили с пирогом, старику снова больше всего захотелось того, что было ему запрещено, поэтому он встал из-за стола и пошел наверх, чтобы немного вздремнуть. На середине лестницы он был вынужден остановиться, потому что его сердце трепетало, словно игральная карта, застрявшая в вентиляторе. Он стоял, опустив голову, не зная, последний ли это приступ (два таких приступа ему удалось пережить). Когда выяснилось, что не все еще кончено, поднялся в спальню, снял с себя все, кроме кильсон, и улегся поверх чистого накрахмаленного пододеяльника. Солнечный прямоугольник, падающий из окна, лежал на его худой груди, рассекая ее на три части темными отрезками теней от оконного переплета. Положив руки за голову, старик дремал и одновременно прислушивался. Через некоторое время ему показалось, что он слышит, как мальчик плачет в своей комнате дальше по коридору, и решил, что должен заняться этим.
