Сотруднику в жизни и творчестве Александре Самойловне Бондиной.
Старатель Яков Скоробогатов возвращался с рудника вершной. Июльское солнце немилосердно жгло, а небо казалось жестяным, луженым. Придорожные деревья недвижно застыли в знойном мареве, покрывшись серым налетом пыли. Чуть заметное дыхание ветра не холодило, а как будто еще более распаривало.
Гнедой толстозадый мерин нетерпеливо мотал головой, хлестал по бедрам хвостом, отгоняя злобно жужжащих слепней и оводов. По всему его телу, как сквозь сито, просачивался пот и бугрился местами желтоватой пеной.
— Жара-то какая, прости, господи, — снимая круглую бобровую шапку и утирая рукавом со лба едкий пот, бормотал Скоробогатов.
От зноя, парного дыхания ветра и вида запыленных кустарников тоскливее становилось на душе. «Ушел фарт… как провалилась жилка…» — думал Скоробогатов. Устало опираясь на подвешенные к седлу пестери, он смотрел на серую пыльную дорогу, опустив поводья.
Впереди виднелось заводское селение Подгорное, разбросанное по отлогим холмам. Глубоко в яму провалился завод, прижатый Лысой горой, похожей на каравай хлеба. По ту сторону Подгорного в тысячеверстные дали синеватой каймой уходил лес. Сбоку из-за леса вышла остроглыбая гора Магнит, у подножья которой разинула зев ступенчатая огромная яма — железный рудник.
Всё это было давно знакомо Скоробогатову. Но теперь он упорно глядел на завод, в яму, откуда высунулся десяток черных труб, размазывающих в раскаленном небе негустое облако дыма.
«Хоть в завод иди да запрягайся в работники к Антуфьеву, к князю», — подумал он.
Въехав на ближний пригорок, откуда прямой тракт серой холстиной протянулся в Подгорное, Яков пристально всмотрелся в одну из улиц, похожую на зеленую ленту. Среди небольших домиков высился двухэтажный дом с зеленой железной крышей.
«Мой дом был», — пронеслось в голове Якова и он вспомнил прошлое, когда Скоробогатов «жил», когда ему «везло» — шло золото, была «богатецкая жилка»… Быстро построил он этот дом!
Как из земли вырос, — говорили тогда соседи.
Были у Скоробогатова в ту пору и хорошие кони. «Как звери были!» Любил Яков возиться с ними, укрощать их буйный характер. Он украшал их дорогой, с набором, сбруей «московского ремня». После каждой сдачи золота в контору он на тройке разъезжал по улицам Подгорного. Сам был всегда щеголевато одет, — бобровая шапка с бархатным верхом, щегольский полушубок, яркокрасная рубаха, плисовые широкие шаровары, ботфорты с лаковыми подклейками. Пальцы Скоробогатова были унизаны массивными золотыми перстнями. В больших пошевнях, на тройке с колокольцами, он, как бешеный, влетал в окраинные улицы, возвращаясь с прииска, и люди испуганно сторонились от остервенелых, взмыленных лошадей. Голову Яков в ту пору держал прямо, на людей смотрел свысока, особенно на рабочих, которых он считал «худо- душными людишками». Встречаясь с ними и выслушивая их жалобы, он самодовольно поглаживал рыжую бороду и говорил: