Григорий Иванович Коновалов
КАК ЖЕНИЛИСЬ ЧЕКМАРЕВЫ
ПОВЕСТЬ
1
Ночью Волга перевалила Дубовую грпву и, обнюхивая летошние грядки и стволы деревьев, разлилась по нпзовским садам, мягко надавила волной на садовую калитку Чекмаревых.
Афанасий проснулся до восхода солнца в нетопленной, пристроенной к дому бревенчатой боковушке, потянулся всем молодым телом, каждой жилкой. Рано было идти в райком партии. И радио еще молчало. Да он и не ждал, что за ночь мог произойти на фронтах перелом. Вчера же вечером передали сводку Верховного командования:
- Начатое в апреле наступление Красной Армии на Изюм - Барвенково приостановлено, войска отошли на заранее подготовленные позиции.
По частным эпизодам, переданным Совинформбюро, Афанасий догадывался: немцы крупно и круто наступают на юго-восток.
Заведующий организационным отделом райкома, он сам принимал участие в мобилизациях (кого взять, кого забронировать). Вчера отправили в армию многих рабочих порта и судоремонтного завода. На их места поставили стариков и женщин. Поселок Одолень беднел мужиками с каждым днем, а дел становилось все больше.
Афанасий обмотал ноги портянками, натянул резиноьые с раструбами сапоги, надел ватник с блестками рыбьей чешуи, кепку и вышел во двор. С высокого плаца двора вглядывался из-под ладони в разлившуюся в низовье Волгу, вылавливая взглядом суда в седой, на тумане замешанной мари: грузовых не было, лпшь катера военной флотилии, пестрея полосатыми раскрасками под цвет берегов выходили из-за острова.
По выдолбленным в песчаном камне ступенькам он спустился в молодой сад. Подмяв плетень, вода с пеной и щепой разгуливала меж деревьев.
Сады замерзли позапрошлой зимой, все лето печалили своею черной наготою. И Афанасий, вернувшись тогда с финского фронта, долго недужил после ранения в бок, кажется потому, что погибли сады. И следующей весной яблони хворали, едва-едва выметав прозрачно-зеленую листву. А теперь зацвели. В чистом речном воздухе тонко и мимолетно пахло яблоневым цветом.
На быстринке вздрагивала ветвями молоденькая смугло-зеленая яблонька. Умилила она Афанасия тем, что была едва ли выше пояса, а густой беловато-розовый первоцвет всплошную облепил каждую ветку, выпушился даже из ствола. И Афанасий жалостно засомневался: под силу ли несовершеннолетней и кривенькой такая буйная, до полного самоисчерпания, жажда плодоносить?
Подтянул сапоги до разножья и, стараясь не булькать водой, пошел к яблоне, скользя подошвами по дну. Потоптался вокруг деревца, осторожно потрогал крупными и жесткими пальцами ствол и, будто раздувая пламя, подышал на влажные от водяного пара цветы, все еще сомневаясь, свой ли у яблони густоцвет?
