ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Самсон — лудильщик, 43 лет.
Леа — его жена, 40 лет
Манус, 19 лет |
Дора, 18 лет } их дети.
Леньчик, 14 лет |
Меер — собирает по дворам кости, 63 лет.
Шейва — его жена, родственница Леи, 58 лет.
Берл — работник Самсона, 23 лет.
Коган — богатый человек.
Александр — его сын, студент.
Нейман — студент, товарищ Александра.
Сосед, 35 лет.
Слепая, 25 лет.
Двое рабочих, офицер, солдаты, толпа.
Действие происходит в большом южнорусском городе летом 1905 года.
Мастерская лудильщика в подвале. К двери, ведущей на улицу, восемь ступенек. Другая дверь ведет в спальню, а третья, налево, во двор. Два оконца ниже уровня земли. Небольшой горн, наковальня, несколько старых самоваров и кастрюль; жестянки, котлы, листы кровельного железа. Невысокий шкафчик с оторванной дверцей служит столом. Скамья, два-три табурета. Леа, среднего роста женщина, высохшая, с большими черными глазами, сидит у шкафчика. Шейва, маленькая старушка с круглым лицом и мелкими, незначительными чертами. Суетливая, визгливая, как-то по-детски недалекая, — и это сквозит во всех ее словах и жестах.
Шейва. Такие дети, такие дети!.. Царем не надо быть, когда бог благословит такими детьми, — дай нам бог так здоровья!
Леа. Я в тревоге.
Шейва. Не понимаю: чего тебе еще надо!.. Дорочка твоя — ведь, она как солнце сияет!.. А Мануе, послушать только, как он говорит! Жемчуг на серебро сыплется.
Леа. А я в тревоге. Я, Шейва, в тревоге.
Шейва. Возьми Александра Когана: почти доктор, говорит по-немецки, по-французски, по-латински… Сколько потрачено на его книжки, и за один только год, — вы на Мануса не издержали за всю его жизнь, дай нам бог так здоровья! А вчера вот они затеяли спор, и Манус его прямо как курицу под лавку загнал… О чем они спорят, я не знаю — пролетариат туда, пролетариат сюда, — но вижу, что у Мануса каждое слово — искра! Оно горит! Лучи от него… А Александр — он таки козленок.
Леа. Я не знаю… но в сердце моем тоска.
Шейва. И еще я тебе скажу: у Александра с Дорой дело серьезно налаживается. Можешь мне поверить: у меня на это глаз. Я не знаю еще, как она к ему, но что он готов повести ее к венцу хоть завтра — за это я ручаюсь тебе глупой моей головой.
Леа (встает и испуганно озирается). В тревоге я, Шейва!.. Не жду хорошего… Что-то преследует… Когда я дома и одна — я плачу, а с людьми я молчу и тоскую. И днем и ночью… И ночью я неспокойна и не сплю.
Шейва. Ты за детей беспокоишься? Все за детей беспокоятся.
Леа. Места себе не найду. Не могу жить.
Шейва. Но ничего ведь не случилось.
Леа. Я не знаю… я не знаю… Может быть, и случилось… Разве я знаю? Разве кто-нибудь знает?.. Может быть, и случилось… (Пауза.) Мне кажется, уже случилось…