Кот запрыгнул на стол и опрокинул пузырек с тушью.
С недоумением посмотрел он, как черная, густая жидкость растекается по рисунку, капает со стола на пол, и сказал в восхищении:
— Вау!
Нормальный человек взял бы скотину за шкирку и выбросил вон за дверь. Но Дмитрий Дрема не был нормальным человеком. Он, увы, был человеком воспитанным.
— Что ты наделал, морда твоя серая, — сказал он грустно, но дружелюбно, — два часа коту под хвост.
Поставил на место пузырек, подложил под черную капель газету. И понес кота, брезгливо трясущего испачканной лапой, в ванную.
Кот весь состоял из вредных привычек. Воду пил только текущей из крана. Ел исключительно с рук. Спал на хозяйской подушке. Драл мягкую мебель. Испражнялся исключительно на «Ковчег новостей», с которыми имел честь сотрудничать хозяин. И вообще считал себя самой важной персоной на планете. Никого не боялся, кроме старого черного зонта. К Дреме он относился снисходительно, как к слуге.
Звали кота Олигарх.
Справедливости ради следует отметить, что Олигарх имел одно положительное качество: он был кастрирован. Но в этом не было его заслуги. И когда чужие коты начинали орать под окнами, Дрема с благодарностью вспоминал бывшую жену.
Вымыв и насухо вытерев лапы Олигарху, Дрема вернулся к столу. Навел порядок и долго в унынии смотрел на испорченную карикатуру.
Ничего страшного. Наоборот! Пусть высохнет. Белым по черному прорисовать контуры, частично залитые тушью. «Чижиком». Подрисовать опрокинутый пузырек. Очень даже занятно получится, контрастно, по теме. Придется брать Олигарха в соавторы.
Зазвонил телефон.
Картавый человек, энергично напирая на «р», спросил, не представляясь:
— Как здоровье, старик?
— Здоровье? А что это такое?
— Здоровье — повод начать разговор. Почувствовал, старик, стихию? Опять бала на три тряхнуло.
Город трясло довольно часто. Но хотя Дрема и жил на девятом этаже, подземных толчков он не ощущал. Если землетрясение происходило ночью, оно заставало его в стадии глубокого сна. Днем же он либо дремал в ожидании озарения, либо трясся по тропе на велосипеде, либо кружил над горами на белом крыле параплана. Они как-то не стыковались — Дрема и движение континентальных плит. Каждый жил сам по себе.
— Ну, уж и тряхнуло, — не поверил Дрема. — У меня под окнами, Георгий Иванович, трамвайная линия. Через каждые пять минут три бала. Я привык. Такие пустяки не замечаю.
— А меня, представь, старик, толчок всегда на толчке застает. Я уже в туалет лишний раз боюсь сходить. Толчок на толчке. Представляешь? А? Да, что я тебе звоню. Слушай в трубку. Мне срочно нужен художник. Возьмешься за месяц нарисовать сто дружеских шаржей? Очень дружеских. Возьмешься? О чем так громко молчишь?
