Но второй мужчина вскочил, держа в руке нож, и всадил его в грудь первого.
«Если не будешь играть со мной в „скрэббл“, — сказал он, — я найду себе другого партнера», — И, поскользнувшись на сияющей золотом земле, с криком полетел в яму.
— Это сова! — кричал Хью. — Она ничего тебе не сделает, Кен! Она никому не приносит вреда. Это сова ухает.
Кен весь дрожал, мокрый от пота, ему было так жарко, что он задыхался. Он возился в своем спальном мешке, стараясь сесть, когда из мрака протянулись к нему руки Хью. Кен, все еще боясь ножа, старался увернуться от них.
— Не бойся, Кен. Расстегни мешок. Это — сова. Всего лишь птица.
— Птица?
— А я уж было решил, что ты заболел. Ты чего-то кричал во сне.
Кен пришел в себя, проснулся, только отдышаться еще не успел.
— Отвести тебя в дом? А то вдруг ты и вправду заболел?
— Да нет, мне просто жутко жарко в этом спальном мешке, — ответил Кен.
— Хочешь вернуться в дом?
Конечно, хотел бы. Ему хотелось вернуться в дом больше всего на свете. (И Хью, между прочим, тоже.) Но сказать «да» Кен не мог. Не мог он признаться, что боится.
— Все в порядке, — сказал он. — Мне, наверное, что-то приснилось… Да еще эта сова…
— Уверен?
Странно как-то Хью спрашивал: будто обвинял Кена в чем-то, будто догадывался, что Кену страшно, и считал его сосунком. А на самом-то деле все было наоборот. Хью сам трясся от страха.
— Все в порядке, — повторил Кен, залезая обратно в мешок и укладываясь на выскальзывающей из-под головы подушке, — Здорово будет утром, а? — спросил он, — Позавтракаем, а потом полезем купаться?
— Да, — без восторга согласился озадаченный и встревоженный Хью, и вскоре вновь воцарилась тишина, только шуршали, шепчась между собой, листья да, перекатываясь, как брильянтики в коробке, журчала не переставая вода.
…Стоял какой-то полусвет, и не определишь-то, который сейчас час. Может, пять утра, а может, и все шесть. Кен понятия не имел, в котором часу по утрам обычно встает солнце.
Воду почти не было слышно, потому что просыпался лес. Хлопали крылья каких-то крупных птиц — не то сорок, не то зимородков, не то ворон. Укрывшись в глубине кустов, чирикали на манер малышей на школьном дворе маленькие птички; откуда-то издалека доносилось пение петухов, а с птичьего двора — суматошливое кудахтанье кур; где-то поодаль, натужно хрипя, взбирался в гору грузовик; а внизу, но течению реки, ритмично стучал какой-то насос, от которого в земле ухало, как бывает, когда медленно-премедленно ухает сердце.
Кену надоело лежать в спальном мешке, ему было неудобно, жарко, кусались комары, и утомительно было прислушиваться к звукам. Хотелось, чтобы скорей рассвело. После того как луна зашла, кругом стало темным-темно, а когда он открыл глаза, то обнаружил вот этот полумрак, который ему очень понравился.