— Не надо. Не наказывай себя таким образом.
Сьюзан попыталась освободиться. Ее тело оказалось прижатым к двери, все пути оказались отрезаны, что пугало и было так по-мужски с его стороны.
— Не надо! — Дэниел едва выдавил из себя эти слова из-за боли в боку, но, не обращая внимания на рану, взял девушку за плечи и развернул лицом к себе. — Не пугайся того, что ты чувствуешь! Так и должно быть.
Черты лица Сьюзан исказились. На ресницах, как огромные бриллианты, повисли слезы, но она не позволила им пролиться и унизиться еще больше.
— Ты заставляешь меня думать о том, о чем я не должна думать. И хотеть того, чего я не могу получить.
— Почему ты не можешь этого получить? Печально она ответила:
— Потому что такая, как я, не нужна никому.
Не успел Дэниел возразить, как Сьюзан продолжала, голос ее звучал безжизненно, спокойно:
— Я лишилась какой-то части себя. Ее больше нет. Я знаю, ее нет, хотя что-то чувствую. Но болит то, чего уже нет. — Подбородок ее задрожал. — Но ее нет. Нет.
Девушка оттолкнула Дэниела. Не телом, а силой своего неприятия. Загородившись гордостью, как щитом, она заставила Крокера отступить назад. Потом Сьюзан открыла дверь, вышла в коридор и растворилась в темноте: тени быстро поглотили ее силуэт.
Сьюзан укрылась в темноте своей комнаты, которая уже не была ее собственной. Закрыв дверь, она окинула взглядом знакомую обстановку — кровать, кресло-качалка, комод, ночной столик, — она поняла, что все изменилось. Она изменилась. Она уже не была той девочкой, что столько лет назад покинула «Бентон-хаус» и стала учиться в школе св. Франциска.
И была уже не той женщиной, которая еще несколько дней назад жила в обители.
Девушка взялась за черную костяную пуговицу застежки, которая шла от ворота и до пояса ее платья, расстегнула одну за другой.
Впервые за все время, как она себя помнила, ей захотелось ощутить прикосновение к своей коже шелка, тафты или фая. Было время, когда Сьюзан думала, что черная шерсть, которую она носила изо дня в день, смирит ее. Она ненавидела эту ткань: летом, в жару, она давила всей своей тяжестью, а зимой ее шершавая поверхность царапала кожу.
Чувствуя себя пленницей одежды, Сьюзан побыстрее освободилась от платья и небрежно бросила его на пол. Затем, глубоко вдыхая холодный воздух, она постаралась справиться с ощущением, будто над ней смыкаются стены. Потом быстро сняла остальную одежду и осталась стоять обнаженной, поеживаясь от холода. Стремясь избежать любого стеснения движений, Сьюзан надела самую простую полотняную ночную рубашку. Она была на три размера больше и болталась на девушке.