Макс кивнул и поднялся, собираясь уходить, его явно очень задело, что Люда не дала заплатить. Она тоже чувствовала, что гостю уже давно пора, а может и что другое, не знаю, но она только молча встала с дивана, чтобы его проводить.
Макс, нахмурившись, посмотрел на меня, поцеловал хозяйку в щеку и ушел.
А он думал, мне с ней легко! Я с довольным стоном вытянул лапы, наблюдая как суетиться Люда, возясь с пиццей. Через минуту она куда-то исчезла и появилась передо мной уже в белом махровом халатике с большой тарелкой полной горячей пиццы:
- Смотри, золотко, это будет твое личное блюдо. Обожаю предметы на новогоднюю тематику, - пояснила девушка, устраивая тарелку на паркете перед моим носом.
Я вгляделся в тарелку, из-под куска пиццы на красном фоне весело торчали ноги деда Мороза в высоких сапогах, а каемка была из украшенных разноцветных шариками елок, связанных между собой цветными серпантинами. Так, а теперь еще слюнявчик на шею, пожалуйста. Хотелось улыбнуться, но привычно заворчал про себя, скрывая смущение: "А специй-то сколько - на год своего нюха лишусь!".
Да, меня смущало ее отношение, куда легче реагировать на равнодушие, это привычно и легко, а что делать с искренней заботой?!
- Малыш, ты поешь, а я пока в душ... - потрепала меня по голове девушка.
Я слопал предложенное, и улегся на новом одеяле в ожидании хозяйки...
Она появилась, благоухая шампунем, в тонкой голубой ночной рубашке с ленточками бретельками и разрезом до бедра.
- Малыш, наелся? Пойдем, покажу, где для тебя приготовлена вода...
Я пошел за ней, пряча глаза, которые так и норовили...
Да и девушка не помогала, предложив воды она, прижала мою голову к себе и печально вздохнув, прошептала:
- Эх, малыш, если бы ты понимал...
Я вырвался, не представляя, какое еще испытание на прочность она затеет...
Вернувшись в комнату, Люда включила телевизор, пощелкала пультом, нашла какой-то фильм о войне и тихо позвала меня, хлопнув рукой по дивану:
- Лапочка, иди сюда! Как хорошо, что ты здесь. Мне иногда выть хочется от того, что никого рядом нет...
Я понимал, что она разговаривает сама с собой, чем с псом, но от этого легче не стало.
Такое пристальное рассмотрение чьего-то одиночества, притом знакомого до боли, выносить куда тяжелей, чем все телесные искушения. Хотелось обнять, прижать ее к себе, согреть, чтобы навсегда изгнать горечь из ее голоса. Я влез на диван. Девушка, обхватив руками, нежно обняла мою шею, и склонила свою голову к моей.
Телевизор шумел, Люда смотрела в него, но я точно знал, она ничего не видит и не слышит, погрузившись в свои мысли.