Ее улыбка стала ярче.
— У вас болит голова не больше, чем у меня. Это мысли причиняют тебе боль?
— Возможно, — призналась она. — Не так просто, как я думала, совершить путешествие и научиться жить с незнакомыми людьми в экстремальных условиях.
— Как вам кажется, Брэдон смягчился с момента знакомства?
— Он не тот человек, который легко выражает свои чувства.
Эйврил осторожно подбирала слова.
— Если только они у него есть, — парировал Люк.
В дальнем углу зала случился небольшой конфуз.
Некая молодая дама упала в обморок. Часть танцующих расслабилась и принялась негромко беседовать, пока вокруг суетились наставницы других молодых девушек.
— Его поведение свидетельствует о том, что он по-прежнему не верит мне. Но он знает обо мне так же мало, как и я о нем.
— Дело не только в доверии, — нахмурился Люк. — Ему присуща сухая практичность, которая мне не нравится. Кажется, ему нет дела, сказали вы правду или нет. Важны только последствия, если вы солгали. Я мог бы понять его, если бы он отказался жениться, решив, что вы скомпрометированы, но ведь он просто собака на сене.
— Я думаю, кто угодно обеспокоился бы последствиями на его месте. Вы бы волновались, если бы речь шла о той очаровательной молодой леди в морском платье?
Он посмотрел через всю комнату:
— Мадемуазель де ля Фале? Возможно, я бы волновался.
«Разумеется, ты бы волновался».
— Вы уже сделали свой выбор?
— Возможно, — снова сказал он. — Она очень милая, очень хорошо воспитана. Ее мать — дальняя родственница моего отца, а поместья ее отца тоже находятся в Нормандии.
— Превосходно.
Все то, о чем они говорили прежде, оказалось правдой. Ее сердце остановилось, и она почувствовала тошнотворную боль в груди, будто в ней с треском раскололись кости.
— Время покажет. Я не знаю, есть ли глубина, одухотворенность в ее элегантных маленьких хитростях, и она не знает меня вовсе. А ее отец с подозрением относится к военно-морскому капитану-полукровке. Он тоже хочет вернуться во Францию, чтобы через суд восстановить себя в прежних правах и положении. Ему следует с осторожностью выбирать себе зятя. Достаточно ли я для него француз? Где моя лояльность обманчива? Могу ли я быть таким же опасным конституционалистом, как мой отец? Вот о чем он думает.
— Думаете ли вы сами об этом? Вы говорите сейчас как истинный француз, — произнесла Эйврил.
Ее губы онемели, но она продолжала улыбаться.
— Серьезно?
Голос Люка звучал мрачно.
Он буркнул что-то себе под нос, и она напрягла внимание, чтобы услышать его, но в этот момент заиграл оркестр, и пары заняли свои позиции. «Если бы я только знал, кто я». Неужели он мог так сказать? Сейчас он казался таким уверенным в себе, в своем желании вернуться во Францию.