— Экую власть желудок имеет над человеком: так захотелось есть, готов березовую кору глодать. А где Леблан?
— Ушел туда, — Татьяна показала на пройденный путь и, видя, как глаза у Чебурашкина настороженно дрогнули, заторопилась: — Вы обеспокоены? Он сказал, что карательный отряд может повернуться следом за нами. Пошел разведать и в случае чего даст выстрел.
Чебурашкин скреб кашу в котелке так, что котелок трещал. И, кидая кашу с ложки в рот, бормотал что-то такое, чего сначала Татьяна никак не понимала.
— Да я о нем и не беспокоюсь, — бормотал он, давясь кашей. — Я-то его, пожалуй, лучше вас знаю. Да. А известно ли вам, что фашисты — мерзавцы еще и потому, что они подорвали у нас доверие друг к другу.
— Не понимаю.
— До войны мы жили на полном доверии — открыто. А вот теперь — и сказал бы, да язык порой не ворочается.
— Это верно. Я ведь вам тогда, помните, тоже не сказала, что мне Ермолай поручил убить Ганса Коха.
— И я молчу. Только думаю, стыдно мне будет перед вами, как на ту сторону переберемся: откроется дело, вы на меня и посмотрите с законным упреком.
— Я чувствую, вы что-то знаете о Леблане?
Чебурашкин чуть подождал, потом выпалил:
— Действительно. Знаю. Из Покровска парень. Знаете, на Волге, против Саратова, есть город Покровск. Прислан партизанами, чтобы убить Коха. Ага! — воскликнул он, видя, как Татьяна обрадованно потянулась к нему. — Что-о? Вот вам и немец. А? Молодец?
— Он артист! — восхищенно воскликнула Татьяна. — Мастерски играет! А впрочем, я иногда слышала, как он говорит по-русски… но мне казалось… Послушайте, а вы правду говорите?
Но Чебурашкин, наклонясь набок, уснул…
Солнце было на закате.
Где-то закурлыкали тетерева. Через полянку пролетело несколько сереньких тетерок. Аккуратные, красивые, они сели на осину, несколько секунд сидели, напряженно к чему-то прислушиваясь, затем, услыхав курлыканье самцов, сорвались и, хлопая крыльями, стремительно понеслись на призывные крики. Протявкала лиса. Во время токования тетеревов лисы охотятся на них. И теперь она шла на их курлыканье.
— Подлая, — проговорила Татьяна. — Ведь вот и в природе бывают такие подлые, как фашисты. — И она повернула голову на скрип сучьев.
Из березняка, торопясь, шел Пауль Леблан. Лицо его покрыто потом, грудь вздымается. По брызгам грязи на шинели можно было определить, что он бежал.
«Какой он милый!.. Какой он чудесный!» — Татьяна поднялась и протянула руки навстречу ему, намереваясь крикнуть: «Ну! Ну! Француз из Покровска», — но тут же спохватилась: «А ведь Чебурашкин не дал мне права открывать это», — и поэтому, опустив руки, даже сурово проговорила: