— Вы что?
— Каратели вернулись. Я видел конных разведчиков и говорил с ними. Офицер разозлен: мы обманули его.
Первого они разбудили Чебурашкина. Он долго бормотал что-то и, полупроснувшись, как маленький, попросил:
— Еще минутку… минутку.
— Каратели! — крикнула Татьяна, и он молниеносно вскочил на ноги.
Чебурашкин поднял народ и приказал всем, у кого есть топоры, рубить лес.
— Валом. Валом давайте, — кричал он.
И люди — старики, женщины, сведя детей в середину поляны, оставя их на попечении старух, калек, топорами принялись валить лес, готовя преграду для танка.
А на землю уже ложилась ночь, особенно страшная теперь.
9
Они еще не успели соорудить завал, как где-то совсем недалеко раздались выстрелы, а затем и сам танк загрохотал так, как будто лез каждому на голову…
Чебурашкин сказал:
— Видно, судьба — идти.
И они, их было не меньше трехсот человек, снялись и пошли через болото, как иногда уходят люди от гро зящей им смерти через лесные пожарища. Перед тем как выступить, они дали клятвенное обещание Чебураш кину не кричать даже в том случае, если кто провалится и болото будет засасывать его: все прекрасно понимали, что Чебурашкин этого требует не ради себя, а ради них же — их детей, стариков. Он достал где-то светящиеся гнилушки, привязал их к своим плечам и сказал:
— Вот за ними и шагайте.
Гнилушки светились метров за тридцать — сорок, но и это уже было хорошо: что-то светилось впереди.
И люди выступили, пугая детей фашистами, а малым — грудным — прикрывая лица, чтобы их безотчетный плач не дошел до слуха врага. Шли тихо, молча. Только было слышно, как хлюпает вода да похрустывает лед. Воды было много, она порой доходила до колен.
Татьяна, держа на руках Виктора, шагнула во тьму и, почувствовав, как вода обожгла ей ноги, охнув, прошептала:
— Коля, Колюша мой! Куда мы идем?
Так, тихо, хлюпая водой, охая, содрогаясь, они шли, может быть, минуту, может, две, может, десять… и вдруг где-то в темноте раздался крик, потом еще и еще. Люди кричали помимо воли, сцепив зубы, утопая, захлебываясь…
На крик раздались выстрелы…
Тогда началось всеобщее смятеиие. Пули били людей, и люди, держа на руках детей, падали, проваливая под собой лед… А остальные, безумными глазами глядя на светящиеся гнилушки, все шли, и шли, и шли. Иногда ноги становились на что-то мягкое, полуживое, еще барахтающееся, и люди, вскрикивая, кидались вперед, не зная уже, где кто находится, думая только каждый о себе…
Что — то ухнуло, затем разорвалось миллионами огненных брызг, освещая суровое небо. А потом еще и еще.
Леблан сказал: