— В Барнаул. Припоздали малость Вот теперь и кати такую даль. А ехать, пожалуй, надо: ребятишки у нас.
— Да и с харчей Москвы долой, — добавил Степан Яковлевич. — Настю, может, прихватите?
— Что ж, не помешает, женщина она хорошая. — Иван Кузьмич хотел еще что-то сказать, но в эту минуту где-то на стороне, и, казалось, очень далеко, в темном лакированном небе начали рваться вспышки зениток. — Ползут, мерзавцы. Ребята! Эй! Готовься! — закричал он.
3
В эту ночь не было тревоги.
Где-то на окраине Москвы появилось несколько вражеских самолетов, и те, покружившись, скрылись.
— Видно, готовятся к крупной пакости, — часа в четыре утра сказал Иван Кузьмич. — Пойдем-ка, Степан Яковлевич, спать. Теперь он не полетит: жулик боится света.
Они разошлись по квартирам. Но спали недолго. Несмотря на то, что на завод им надо было к двенадцати дня, в семь утра они уже вышли из подъезда дома, гонимые какой-то смутной и страшной тревогой.
Выбравшись из переулка на Садовое кольцо — на эту широченную, асфальтированную улицу, — они увидели что-то необычайное: почти во всех окнах были открыты форточки, будто вся Москва проветривалась от угара; в ряде окон небрежно откинуты шторы и свет огней бил на улицу, — это было прямое нарушение всех правил, но тут же ходили милиционеры и не обращали на это внимания.
— Что же это такое может быть? — оба враз произнесли они и направились к метро.
Оно оказалось закрытым. Тогда они пошли к трамвайной остановке. Тут была настоящая давка. Люди с боя брали трамваи, лезли на подножки, на боковины.
— Не пробьемся, — сказал Иван Кузьмич. — Пойдем-ка пешком. Через полчаса и на заводе будем.
Пока они шли, совсем рассвело. А как только рассвело, они увидели, что почти вся улица усыпана жженой бумагой. Жженая бумага вылетала из труб и сыпалась, будто черный снег. На некоторых же домах дворники тщательно счищали плакаты, воззвания.
— Это черт-те что, — прогрохотал Степан Яковлевич. — Чего-то жгут, чего-то счищают. Да где власти-то? Комендант, что ль, есть? Безобразие какое!
— Видно, мы с тобой не все знаем, — тихо проговорил Иван Кузьмич. — Просидели на крыше-то. Давай-ка скорее на завод.
Около завода, на огромной площади, колыхалась толпа. В воротах стояли рабочие, и один из них, взобравшись на забор, размахивая винтовкой, увещевал:
— Товарищи! Ну, мы-то бы вас с нашим почтением, но дисциплина: не велено — и баста.
Иван Кузьмич и Степан Яковлевич пробились через толпу и тут узнали того, кто, сидя на заборе, кричал: «Товарищи, дисциплина же!» Это был тот самый Петр Завитухин, который недавно с карательным отрядом Ганса Коха прибыл в село Ливни, затем перекинулся на завод в Москву, заявляя всем, что был в родной деревне и «еле вырвался из рук фашистов». Вытянув толстые губы, он снова было затянул плачущим голосом: