В этом-то все и дело. За это он и наказывает меня. Не за то, что я отказываюсь подставлять зад по первому требованию, а за то, что по привычке продолжаю считать себя важной птицей.
Я — знатная дама, а ты — мальчишка, паж. Так получай же, маркиза, по своей великосветской заднице!
— Нейл, — выдохнула я сквозь слезы. — Хватит, прошу тебя, остановись.
— А я хоть раз просил тебя остановиться? Весь мой гонор стремительно сходит на нет под ударами ремня. Какая ирония! В то же время я чувствую себя целиком захваченной этим процессом. Процессом мутации.
— Нет, не просил. Но, клянусь, еще попросишь!
— А я клянусь, что не попрошу. Так кто же из нас станет клятвопреступником?
Отбросив ремень, он жадно схватил меня за дрожащие бедра, и его нежность, вдвойне подкупающая после столь зверской прелюдии, едва не лишила меня сознания, накрыла с головой, сделала пьяной, глупой, распущенной, безотказной. Если бы в эту минуту вместо одного изнывающего от похоти мужчины передо мной оказались сразу два, думаю, я бы с готовностью отдалась обоим.
Нейл втащил меня в дом и швырнул поперек кровати, как тряпичную куклу.
— Не двигайся.
Я не двигаюсь, только слегка приподнимаю саднящие ягодицы, чтобы он смог наконец получить то, чего добивался. Мне нравится сознавать, что в моем разбуженном, открытом для наслаждения теле уже не осталось запретных зон. Что этот стройный юноша, бороться с которым мне не под силу, любую часть моего тела может сделать пригодной для совокупления, и отныне не существует ничего такого, в чем бы я посмела ему отказать.
— Я люблю тебя, люблю... — шепчет Нейл, впадая в то же экстатическое состояние.
Царапая простыни, я отвечаю пронзительным криком, потому что никакие слова не способны выразить мою ярость и мой восторг.
— Посмотри, что ты наделал. — Стоя перед зеркалом, я разглядываю длинные розовые полосы на своем бедре. — Придется весь день сидеть у бассейна. Не могу же я появиться на пляже в таком виде.
— А жаль. Ты бы пользовалась успехом.
— У кого? У таких же маньяков, как ты? Нейл лежит на кровати в одних только синих джинсах и, положив голову на согнутую руку, наблюдает за мной с нескрываемым ехидством.
— Их больше, чем ты думаешь, поверь мне.
— Хватит с меня одного.
— Обещаю, милая, к завтрашнему утру все пройдет без следа.
Я прыгнула к нему на кровать. Коварством завладела правой рукой и для начала ласково сжала его безвольные пальцы.
— Это было жестоко. Слишком жестоко, ты, гнусный насильник.
— Что? — Он запрокинул голову и расхохотался. — Жестоко? — И вновь этот оскорбительный смех. — Ты счастливая женщина, Элена. Ты не знаешь, что такое жестокость. Я просто приправил блюдо щепоткой перца — для твоего удовольствия. А ты говоришь о жестокости. Не смеши меня, детка.