— Неоткуда нам, — угрюмо сказал Чирков.
— Не иди так скоро, — уже раздражительно проговорила Чиркова, и дальше всю дорогу они шли молча.
Это были такие же бедняки, как Виталин до своего выигрыша.
Чирков бегал по редакциям журналов, продавал рисунки, виньетки и заставки, раскрашивал фотографии на деревянных дощечках и жил впроголодь, в течение жизни не имея ни разу суммы крупнее двадцати пяти рублей.
Утомленная жена его была раздражительна и криклива, двое детей — бледны и вялы.
Они жили в той же Ружейной улице и, когда пришли в свое тесное, грязное, неуютное жилище, горькое чувство охватило Марью Павловну.
Она, не раздеваясь, села на продавленный диван и заплакала.
Чирков смущенно разделся и угрюмо стал ходить по крошечной комнате, освещенной жестяной лампою…
Веревкин только что продал серию рисунков в альбом японской войны и, заработав кругленькую сумму, был менее других поражен удачею Виталина.
— Повезло парню, — добродушно сказал он, усаживаясь в сани и обнимая жену, — не бросил бы теперь работы!
— Хлопов тоже боится этого, — сказала Веревкина.
— И очень просто!..
Прошкина — раньше граверша, а теперь кассирша у товарища-фотографа — пошла в компании Хлопова, Хвоина и Прутикова и говорила без умолку.
— Вот людям счастье! Жили совсем, совсем нищими, хуже Чирковых и вдруг… я и не знала, что они могут получить наследство.
— А если бы знали…
— Давала бы взаймы! — засмеялся Хлопов.
— Я и так им никогда не отказывала, — ответила Прошкина.
— Надолго ли богатства его, — проговорил Прутиков, — вот если бы мне…
— Ты заработаешь! — и Хвоин с Хлоповым засмеялись. Они знали, что Прутиков уж пять лет пишет картину, за которую с каждым годом набавляет тысячу рублей.
Они проводили Прошкину и веселой беспечной компанией пошли на Васильевский остров, где ютились все, недалеко от Академии.
Федор Павлович продолжал играть с той же неизменной удачей, и каждый раз подле него сидел его непременный ассистент — маклер. Жизнь Виталиных изменилась. Игра до позднего часа ночи заставляла Федора Павловича и вставать поздно, уже тогда, когда и жена, и Саша давно позавтракали.
Он лениво подымался с постели и шел в халате в столовую, где неохотно ел и рассказывал жене о вчерашней игре и своих впечатлениях.
Потом он шел в мастерскую, мастерскую только по названию. На мольберте стоял нетронутый холст, в вазе торчали пучки чистых кистей, на столиках лежали палитра и краски, — но все это не манило Виталина и, чувствуя в душе пустоту, он звал жену, брал с собою мальчугана и ехал с ними тратить деньги по магазинам или кататься.