– Если вы думаете, что я сумею узнать того, кто убил папу, то я не сумею. Я даже не помню, видел я его или нет.
– Тебе, может быть, и не придется на них смотреть. – Я был почти уверен, что так и будет. План был такой: мы заводим их по трое в кабинет шерифа и просим задрать штанины. Тот, у кого на ноге обнаружится татуировка в виде синего кольца, и есть наш человек. То есть уже не совсем человек. Или, вернее, совсем не человек.
– Хотите еще конфету, сэй? Там три осталось, а в меня уже больше не лезет.
– Ты их оставь на потом, – сказал я, поднимаясь.
Он тут же сник.
– Вы вернетесь? Мне страшно здесь одному.
– Да, вернусь. – Я вышел, запер дверь камеры и бросил ключи Биллу сквозь прутья решетки. – Вот, возьми. Когда я вернусь, впустишь меня.
Толстого помощника шерифа (того, кто ходил в черной шляпе) звали Стросером. Тщедушного, с выдвинутой вперед нижней челюстью – Пикенсом. Они поглядывали на меня с недоверием и опаской. Я подумал, что это хорошее сочетание. Когда приходится иметь дело с такими, как эти двое, недоверие и настороженность с их стороны – это как раз то, что нужно. Я умел с этим справляться.
– Допустим, я вас спрошу о человеке с татуировкой в виде синего кольца на лодыжке. Вам это что-нибудь говорит? – обратился я к ним обоим.
Они переглянулись, и толстяк – Стросер – сказал:
– Заключенный. Из тюрьмы.
– Из какой именно тюрьмы? – Мне уже это не нравилось.
– Из Бильеской, – пояснил Пикенс, глядя на меня как на последнего идиота. – Ты разве не знаешь? Ты, стрелок, и не знаешь?!
– Билье – это город к западу отсюда, так? – уточнил я.
– Был город, – ответил Стросер. – А теперь только название осталось, а сам город заброшен. Бандиты его разорили пять лет назад. Ходили слухи, что это бойцы Джона Фарсона, но я лично не верю. Это были самые обыкновенные бандиты. Когда-то в Билье стоял милицейский гарнизон – в те времена, когда еще существовала милиция. Они как раз и занимались охраной тюрьмы, куда по решению здешнего окружного судьи сажали воров, убийц и карточных шулеров.
– А еще ведьм и колдунов, – добавил Пикенс с мечтательным выражением лица, как человек, вспоминающий старые добрые времена, когда поезда на железной дороге ходили точно по расписанию, а телефоны звонили гораздо чаще, и их было значительно больше по всей округе. – Всех занимавшихся черной магией.
– И одного людоеда, который съел свою собственную жену, – сказал Стросер с глупым смешком. Я так и не понял, что именно его рассмешило – сам факт людоедства или родственные отношения каннибала с жертвой.
– Его повесили, того парня, – сказал Пикенс. Он откусил кусок от брикета жевательного табака и принялся перемалывать его своей странной челюстью, выдвинутой вперед. У него по-прежнему был вид человека, истосковавшегося по старым добрым временам. – Тогда в Бильеской тюрьме многих вешали. Мы с папашей и матушкой не раз ходили смотреть на казни. Мамаша всегда собирала с собой еды. – Он задумчиво кивнул. – Многих вешали, да. И народ приходил посмотреть. Были там и балаганы с потешными представлениями, акробаты, жонглеры. Иногда проводились собачьи бои. Но казнь, ясное дело, была гвоздем программы. Собственно, ради нее все и шли. – Он хохотнул. – Помню, как один парень сплясал каммалу, когда люк не открылся…