– Конфеты доел? – спросил я.
– Не хочу больше, – ответил он и вздохнул.
Ветер снаружи взвыл так, что здание затряслось. Потом вроде бы стих.
– Ненавижу этот вой ветра.
Маленький Билл в точности повторил слова Джейми Декарри, и это вызвало у меня улыбку.
– И мне не нравится здесь сидеть, – продолжал мальчик. – Как будто это я сделал что-то плохое.
– Ты не сделал ничего плохого.
– Может, и нет. Но мне уже кажется, что я тут целую вечность сижу. Взаперти. А если они не вернутся до вечера, то мне еще целую ночь тут сидеть. Да?
– Я составлю тебе компанию, – сказал я. – Если у этих помощников шерифа найдутся карты, мы можем сыграть в «Четыре валета».
– Это для малышей, – мрачно проговорил он.
– Тогда в «Не зевай» или покер. Умеешь?
Билл покачал головой и смахнул слезы со щек. Он снова расплакался.
– Я тебя научу. Будем играть на спички.
– Я бы лучше послушал сказку, про которую вы говорили, когда мы сделали привал в пастушьей хижине. Не помню, как называется.
– «Ветер сквозь замочную скважину». Но это длинная сказка, Билл.
– У нас же есть время, да?
Тут возразить было нечего.
– И там есть страшные сцены. Они, в общем, нормально воспринимаются, если ты дома, лежишь в постели и мама читает тебе перед сном. Но после всего, что ты пережил…
– Не беспокойтесь. Сказки, они помогают забыть о плохом. Если это хорошие сказки. Ваша – хорошая?
– Я всегда думал, что да.
– Тогда расскажите мне эту сказку. – Он слабо улыбнулся. – Я даже отдам вам оставшиеся конфеты. Две из трех.
– Конфеты – тебе. А я лучше сверну себе папиросу. – Я задумался, с чего начать. – Знаешь сказки, которые начинаются: «Давным-давно, в незапамятные времена, когда дед твоего деда еще не родился на свет»?
– Все сказки так начинаются. То есть все, которые рассказывал папа. Пока не сказал, что я уже вырос из сказок.
– Люди не вырастают из сказок, Билл. Никогда не вырастают. Мальчик или мужчина, девочка или женщина – мы все живем ради сказок.
– Правда?
– Да.
Я достал из кармана кисет с табаком и бумагой. Медленно свернул папиросу (в те времена я еще только учился этому искусству). Когда у меня получилось именно так, как мне нравится – чтобы тот конец, где затягиваешься, сужался чуть ли не до размеров булавочной головки, – я чиркнул спичкой о стену. Билл сидел, скрестив ноги, на соломенных матрасах. Он выудил из мешочка одну конфету, покатал ее пальцами точно так же, как я катал папиросу, потом сунул за щеку.
Я начал рассказ медленно и неловко. Тогда я еще не умел хорошо рассказывать… хотя со временем научился. Пришлось научиться. Всем стрелкам нужно это уметь. Но стоило только начать, и уже очень скоро рассказ пошел легче. Потому что у меня в голове зазвучал мамин голос. Я слушал его про себя и просто озвучивал вслух: все интонации, все повышения и понижения, все паузы.