Но Хильперик понял его иначе. Коли, дескать, он забыл пытку, значит, он ее не чувствовал, а коли не чувствовал, то не подлежит сомнению, что он и в самом деле колдун. И он распорядился вновь растянуть своего любимца на колесе и стегать его кожаными ремнями. Быть может, эти ремни были первообразом тех кожаных кончуков, о которых незабвенный гоголевский Хома Брут говорил сотнику: «Кто ж не знает кожаных кончуков? В большом количестве вещь нестерпимая!» Такие дикие происшествия очень ярко рисуют перед нами верования и нравы эпохи, но не выясняют юридической стороны дела. Стегание человека ремнями было, очевидно, самодурской фантазией Хильперика и Фредегунды, а вовсе не законным судебным процессом.
В Северной Италии влияние римского законодательства сказалось нагляднее. Лонгобарды, давшие свое имя Ломбардии, приняли римские законы против колдовства как самостоятельного преступления независимо от вреда, им наносимого. У них колдуна обращали как бы в государственного раба и продавали куда-нибудь в чужую страну, а полученные за него деньги делили между его судьями пропорционально доле участия каждого из них в его изобличении. У Лонгобардов закон чувствительно карал и самих судей, если они, смущенные подкупом, оказывали явному колдуну снисхождение. Однако те же Лонгобарды проявили в отношении других статей колдовства очень благоразумную снисходительность; так, римские нравы и законы принимали, что колдуньи пожирают трупы; лонгобарды совсем отвергли такое преступление, исключили его из своего свода законов. Во Франции за падением Меровингов последовала анархия, в которой все смешалось и спуталось. Духовенство и церковь оказались в явном загоне, никто о них не думал, никто их знать не хотел; церкви не посещались, проповедей никто не слушал. Люди, сбитые с толку, ошеломленные воцарившеюся неурядицей, ни о чем и думать не могли, кроме собственной безопасности. Но когда власть укрепилась в руках Каролингов, значение церкви мало-помалу восстановилось. В это время в религиозной истории страны самым крупным фактом выступает дело епископа Адальберта.
Этот странный пастырь церкви был, очевидно, сам весьма не крепок в вере, что, впрочем, нимало и неудивительно, если вспомним, что он жил и действовал в VII столетии. Он учил свою паству во всех мелких случаях жизни: при болезнях, при покражах, при желании вызнать будущее обращаться к ангелам Уриилу, Рагуилу, Тубуилу, Сабаоку, Симиелю и многим другим. Надо полагать, что этим он удивительно удачно попал в тон и угодил общему настроению публики, потому что после его смерти даже его волосы и ногти хранились как мощи. С его легкой руки началось ожесточенное служение ангелам, притом носившим самые удивительные имена. После смерти Адальберта духовенство обратило внимание на этот новый культ и самым решительным образом боролось с ним, но без всякого успеха. В 745 году папа Захария собрал синод в Риме и уже без всяких обиняков объявил это поклонение ангелам дьявольским служением; синод установил тогда, что единственные ангелы, которых церковь признает, — это Михаил, Гавриил и Рафаил. Но и после синодского решения духовенству пришлось немало потрудиться, пока зловредный культ был окончательно искоренен; и о нем встречаются упоминания даже еще у писателей X века.