Коб не представлял, давно ли эти люди там находятся, откуда они прибыли и куда направляются. Он знал одно: задавать подобные вопросы не стоит ни людям в поле, ни кому другому, кто встретится на пути. И заспешил дальше.
Факт оставался фактом: Коб никогда не испытывал вражды по отношению к христоверам, ни в былые, так называемые обильные, ни в худые годы, когда они встречались повсюду. Он никогда не считал их опасными и не испытывал к ним отвращения. Он никогда не верил россказням, которые с удовольствием распространяли люди о христоверах: о якобы насылаемых ими болезнях, об их каннибальских пиршествах, о планах установить свою власть над миром (с помощью темных сил, находившихся у них в подчинении) — много тогда всякой чепухи болтали. И не только тогда, но и сейчас, судя по тому, что болтала Элизабет. Даже в то время, когда христоверов преследовали и его бывший друг Малахи ходил по стране, проповедуя против них не менее свирепо, чем против тех, кто не рвался в бой с иноверцами, даже тогда Коб следовал правилу: живи и дай жить другим. Не в его характере было судить о людях дурно только потому, что их обычаи отличаются от твоих, а их верований ты не разделяешь. И вообще, что касается религии: в его родном Нидеринге немало было народу, подобно ему верующему в Бога без особого рвения.
Что же теперь от него хотят? Почему его преследуют тени христоверов: днем — их дети, ночью — метущаяся толпа, чуть ли не весь их народ?
Минуло несколько дней или недель, сколько — Коб не знал. Точно об этом времени Коб помнил только одно: он тогда снова упал. Еще один «несчастный случай».
Произошло это сразу после того, как он вернулся в дом, удачно облегчившись на дворе. (Удачный исход в таком деликатном деле перестал быть чем-то само собой разумеющимся.) Итак, утром он находился на первом этаже, один. Поставил ногу на первую ступеньку лестницы — и тут без всякого предупреждения — весь дом, казалось, встал на дыбы за его спиной. Черный, огромных размеров домина с оглушающим грохотом опустился на его голову, как гигантский колпак из дерева и известки, закрыв собой все вокруг.
Сознание, прежде чем покинуть Коба, ухватило одну мысль: вот, стало быть, как это происходит? — подразумевая под словом «это» конец всему. Конец.
Некоторое время спустя он понял, что его глаза открыты. Он смотрел вверх. А сверху его разглядывали двое детей. Трудно представить себе что-то более непохожее на с грохотом обрушившуюся на него тьму, чем нежные и полные заботы лица этих детей. Было очевидно: дети тревожились не только за себя, но и за него, они смотрели на него так же горестно, как смотрели бы соседские дети из плоти и крови, загляни они к нему и застав хозяина в постели.