Подобный коктейль возлюбленный терпел недолго: мягко и осторожно ретировался, оставив Марину с нерадостными домыслами: неужели она недостаточно хороша, что возможно было так грубо ею пренебречь? Ведь она никем до этого серьезно не увлекалась. Так, глупости — одни потрахушки. Берегла себя, свои чувства, и на тебе — такое скотство! — выбрала довольно неказистый по общим меркам экземпляр, который до смерти должен быть счастлив, что она, воплощение молодости и красоты, вниманием своим его облагодетельствовала и — какая, елки-палки, дрянь — была им так жестоко отвергнута.
Иллюзии, под началом которых мы находимся всю жизнь. Я смотрела на нее, совсем на меня непохожую, и воображала, что ею пережитая ситуация ничем не отлична от моей. Следуя дальнейшему выводу, я размышляла о том, что она и я — почти неотличимы, потому как находимся в едином времени, зализывая одну и ту же рану. Мне не хотелось ни думать, ни знать о том, что прожитое она наделяет совершенно другим смыслом, нежели я. Что она делает иные выводы. Что она будет поступать иначе. Мне была нужна не общность, мне была нужна неотделимость — Марине же этого было не нужно.
Грамотность не означает способность к чтению, глаза не обеспечивают потребность к видению, наличие нормального слуха не означает способности слышать. Это лишь навыки, посредством которых возможно увидеть, услышать… При условии — если способен. Марина была не способна. И я не могла ей это объяснить. И даже не потому, что информацию эту она бы не восприняла. А скорее оттого, что сама не желала в Маринину категорическую от меня разность — верить. Для меня соитие было жизнью — содержанием, имеющим форму, для меня соитие было сосудом, нотой, жестоким божеством. Для нее же — соитие было лишь средством. Средством для того, чтобы в лучшем случае удовлетворить свои физические потребности, средством для того, чтобы добиться расположения, получить что-либо, если не материальное, то просто получить. И я, и она были хищницами, но разной породы. Кто из нас кровожадней, не знаю: она хотела со своей жертвы содрать шкуру, я — выгрызть сердце. Потому и молчание наше было различным: мое — полярное, а ее — отрицательное. Я принимала в себя иное тело, иного человека и пыталась получить наслаждение, она получала и за это требовала. Я была корыстно бескорыстной, она бескорыстно корыстной.
Молодые, раненые хищницы, мы зализывали свои раны неспешно. Передвигались неслышно. Не так много нужно действий для поддержания жизни: проснуться, встать, прошествовать в ванную. Вымыться — вытереть тело — высушить волосы — утренние хлопоты одни из самых сложных. Приемы пищи. Небольшие прогулки. Сон. Соблюдение этих правил гарантирует нормальную жизнь, все остальное лишь занимает промежутки между ними и является не столь обязательным.