Авторучки принимали только в системе книготорговли. Ни газетные киоски, ни "Канцтовары" не имели права брать у них товар, поэтому они полностью зависели от книжных магазинов. Заведующий книжным магазином мог взять сразу и тысячу, и две тысячи штук, ну и пани Бубнер приходилось делать все, чтобы товар не залеживался.
Инфаркт ее хватил сразу по возвращении с судебного разбирательства (Бубнер осудили на год с заменой тремя годами условного заключения), во время которого, кстати, выяснилось, что ставки были установлены твердые: все производители авторучек давали заведующим магазинов ровно по шесть процентов, то есть примерно десять - двадцать тысяч с каждой партии товара.
В зале суда оказалось, что не только у тех, кто давал, больное сердце. Те, через которых передавались взятки, чувствовали себя еще хуже, один из посредников то и дело клал под язык нитроглицерин, и тогда судья (это была женщина) объявляла на минуту перерыв. "Надо чуть-чуть подождать, пока нитроглицерин рассосется, вы только не волнуйтесь", - говорила она.
В самом же тяжелом состоянии были люди, которые брали, - заведующие книжными магазинами. Один уже перенес инфаркт, судебный врач разрешил ему давать показания только в течение часа, так что судье приходилось все время поглядывать на часы, и ровно через час она прерывала заседание. Надо сказать, что судья действительно очень по-доброму и с пониманием относилась ко всем сердечникам - и к ремесленникам, и к посредникам, и к заведующим магазинами.
Что же касается ее, пани Бубнер, то она тогда еще в медицинской помощи не нуждалась. Инфаркт у нее случился уже после суда, дома, и она даже успела приподняться на носилках и попросить соседа, чтобы тот усыпил таксу, сделал ей самый лучший из возможных уколов.
- Доктор Эдельман потом подошел ко мне и говорит: "Только операция, пани Бубнер". А я заплакала и говорю: "Нет". А он говорит: "Соглашайтесь, пани Бубнер. Так нужно". (У пани Бубнер как раз и был тот случай инфаркта передней стенки сердца с блокадой правой ножки желудочкового пучка, при котором люди становятся все тише и все спокойнее, потому что все в них медленно, постепенно умирает. А пани Бубнер была той четырнадцатой пациенткой. Профессор уже не спрашивал: "Чего вы, собственно, от меня хотите?" - а только сказал: "Хорошо. Попробуем". ) Эдельман, значит, говорит: "Соглашайтесь, так нужно... "
...и тут я подумала: ведь мой покойный муж был очень хороший, очень верующий человек. Он говорил: "Никуда не денешься, Маня, Бог есть" - и еврейской общине много помогал, и после собраний в артели никогда не ходил со всеми в "Малиновую", шел прямо домой, а если мне иной раз хотелось выпить рюмочку со своими, говорил: "Конечно, иди, Манюся, дай только твою сумочку, чтоб не потеряла". И наверно, если такой человек попросит о чем-нибудь своего Бога, Бог ему не откажет. Я пока сидела месяц перед судом, и то была спокойна: знала, что рано или поздно двери передо мной откроются, не может быть, чтобы мой муж не сумел такого для меня устроить. И что вы думаете? Не устроил? Приехал бухгалтер из управления, внес залог и меня до суда освободили условно.