Пока что мы спустились в подвалы, а вечером Адам говорит, что хотел бы вернуться за Аней. Просит, чтобы я дал ему несколько человек, я спросил, кто хочет пойти, вызвалось двое или трое, пошли и потом рассказали, что убежище, где остались Аня с матерью, засыпало, и шестеро ребят, которые не захотели с нами идти, тоже погибли.
Может быть, ты хочешь спросить, испытываю ли я угрызения совести оттого, что их бросил?
- Не хочу.
- Не испытываю, нет. Но до сих пор о них думаю.
А на следующий день я встретил всех - Анелевича, Целину, Юрека Вильнера, и мы пошли к ним в убежище, те две девушки, проститутки, приготовили нам поесть, а Гута угощала сигаретами. Это был спокойный, хороший день.
Как ты считаешь, о таких вещах можно рассказывать людям?
- Не понимаю, что ты имеешь в виду.
- Например, про ребят, которых я оставил во дворе.
Должен ли врач рассказывать людям о таких вещах? Ведь в медицине на счету каждая жизнь - каждый малейший шанс спасения жизни.
- А нельзя ли поговорить о каком-нибудь прожекторе, о том, как вы перелезли через стену, - о чем-нибудь в этом роде?
- Да ведь там было все вперемешку. Кто-то куда-то бежит, потом кто-то погибает, другие бегут дальше, потом Адам высовывает из подвала голову, а по стене скатывается граната, я кричу: "Адам, граната", и эта граната разрывается у него на голове. Потом я выскакиваю из подвала, во дворе стоят немцы, но у меня есть два пистолета - помнишь, те самые, на перекрещивающихся ремнях, я стреляю...
- И попадаешь из обоих?
- Какое там, ни из одного, но успеваю добежать до дома, немцы кидаются за мной, я бегу на крышу - это неплохая история?
- Великолепная.
- Ты считаешь, эффектнее бегать по крышам, чем сидеть в подвале?
- Я предпочитаю, чтобы ты бегал по крышам.
- А я тогда не чувствовал разницы. Почувствовал позднее, во время варшавского восстания, когда все происходило днем, при солнечном свете, в не огороженном стенами пространстве. Мы могли наступать, отступать, перебегать с места на место. Немцы стреляли, но и я стрелял, у меня была собственная винтовка, на рукаве бело-красная повязка, вокруг были другие люди с бело-красными повязками - много людей, - слушай, до чего ж это была прекрасная, комфортабельная борьба!
- Вернемся на крышу?
- Я пробежал по ней до соседнего дома. Все в том же красном джемпере, а такой красный джемпер на крыше - отличная мишень, но против солнца попасть было трудно. В соседнем доме, на шестом этаже, лежал на большом мешке с сухарями паренек.
Я остановился возле него - он дал мне сухарь, потом еще один и все, больше давать не захотел. Дело было в полдень, а часов в шесть парнишка умер, и в моем распоряжении оказался целый мешок сухарей. Но к сожалению, с мешком особенно не попрыгаешь, а мне нужно было вниз, когда же я спустился во двор, там лежало пятеро наших ребят, убитые. Одного из них звали Сташек. Утром этого дня он просил у меня какой-нибудь адрес на той стороне, а я сказал: "Еще не время, еще рано", потому что адресов на той стороне у меня не было. А он говорит: "Да ведь конец уже, дай адрес, прошу". А у меня не было адреса. Вскоре после этого он выскочил во двор, и вот теперь я его нашел.