Эдельман - единственный оставшийся в живых участник этой сцены - по крайней мере со стороны повстанцев. Я спрашиваю, испытывал ли он смущение, нарушая характерные для западноевропейской традиции правила военной fair play.
Он говорит, что смущения не испытывал, поскольку эти трое были те же самые немцы, которые отправили в Треблинку четыреста тысяч человек, разве что нацепившие на себя белые банты...
Штрооп в своем донесении упомянул об этих парламентерах и о "бандитах", открывших по ним огонь.
Вскоре после войны Эдельман увидел Штроопа.
Прокуратура и Комиссия по расследованию преступлений попросили его на очной ставке с Штроопом уточнить некоторые подробности - где была стена, где были ворота, в общем, всякие топографические детали.
Они сидели за столом - прокурор, представитель Комиссии и он... В комнату ввели высокого мужчину, тщательно выбритого, в начищенных башмаках. Он встал перед нами во фронт - я тоже встал. Прокурор сказал Штроопу, кто я такой, Штрооп еще больше вытянулся, щелкнул каблуками и повернул голову в мою сторону. В армии это называется "отдача воинских почестей" или что-то в этом роде. Меня спросили, видел ли я. как он убивал людей. Я сказал, что в глаза не видел этого человека, встречаюсь с ним в первый раз. Потом меня стали спрашивать, возможно ли, что ворота в этом месте, а танки шли оттуда - Штрооп дает такие показания, а у них там чего-то не сходится. Я сказал: "Да, возможно, что ворота были в этом месте, а танки шли оттуда". Мне было не по себе. Этот человек стоял передо мной навытяжку, без пояса и уже имел один смертный приговор. Какая разница, где была стена, а где ворота - мне хотелось поскорее смыться из этой комнаты.
Парламентеры ушли (Зигмунт, к сожалению, промазал), а вечером все спустились в подвалы.
Ночью прибегает паренек с криком "Горим!". Поднимается паника...
Прошу прощения. "Прибегает паренек с криком... " - это нельзя считать серьезным историческим свидетельством. Как и тот факт, что в подвале при его словах несколько тысяч человек в панике срываются с мест, вздымая тучей песок, от чего гаснут свечи, и паренька надо спешно призвать к порядку. Истории не нужны такие подробности... Через минуту люди успокаиваются: увидели, что кто-то ими командует. ("Люди непременно должны думать, что среди них есть кому командовать". )
Итак, немцы поджигают гетто. Район фабрики щеток уже охвачен пламенем, надо сквозь это пламя продраться в центральное гетто.
Когда горит дом, сперва выгорают полы, а потом сверху начинают падать горящие балки, но между одной и другой балками проходит несколько минут, и вот тогда-то нужно проскочить. Чудовищно жарко, осколки стекла и асфальт плавятся под ногами. Они бегут в огне среди этих падающих балок. Стена. Пролом в стене, возле него прожектор. "Мы не пойдем". - "Что ж, оставайтесь... " Выстрел по прожектору, они бегут. Двор, шестеро ребят, выстрелы, они бегут. Пятеро ребят, могила, Сташек, Адам, "Интернационал"...