Джейк бродил вокруг, разглядывая надписи на плитах и делая заметки.
Ребекка стояла у камня с именем Джейнел Гриффин.
Неужели это — ее мать?
Она читала и перечитывала каждое слово, пытаясь проникнуть в тайну жизни давно умершей женщины. «Любимой дочери» — было написано на камне. Не «жене» или «матери», а просто «дочери». В этих двух словах содержалась целая история одиночества. Одиночество царило над могилой Джейнел Гриффин, и Ребекка не знала, что тому виной — надпись ли на камне, ее ли мятущаяся душа…
— Отец Джейнел умер пять лет спустя, — сказал Джейк. — Мать, судя по всему, жива до сих пор. Здесь же похоронены деды и прадеды по отцовской линии. Множество священников. Трое младенцев. — Ребекка дернулась, и он поспешно добавил: — Родились в 1895, 1904 и 1906 годах. В то время детская смертность была высока. Вот и еще одна незамужняя покойница — двоюродная бабка Джейнел, судя по дате рождения, умерла в возрасте около шестидесяти лет. Похоже, семейство Гриффинов прожило в Эджуотере не одно поколение.
— Влиятельная семья — как вы и говорили. Священники и проповедники чуть ли не в каждом поколении. Подобные люди испытали бы немалый шок, узнав, что их незамужняя дочь забеременела. У подобного семейства достало бы сил повлиять на выводы полицейского дознания и добиться вердикта «ненамеренная передозировка снотворного». Мать Джейнел жива до сих пор, а стало быть, мэр и шериф защищают ее. В шестьдесят девятом Джейнел была еще молода. «Девочка-подросток» — вы ведь так говорили?
Джейк шагнул поближе к Ребекке.
— У нас нет никаких доказательств, что она — ваша мать.
— И доказательств обратного — тоже.
— Прекратите! Вы спешите с выводами.
— В самом деле? Какие еще нам нужны доказательства? Или вы хотите выкопать останки, чтобы провести тест на ДНК? — Ребекка отвернулась, глядя на краешек закатного солнца, все еще пылавший над горизонтом. — Все было бессмысленно с самого начала. У меня не было и нет матери. Я гонялась за призраком, который сама же и сочинила…
Безмерное одиночество нахлынуло на нее, словно смертоносный холод полярной ночи, жадно поглощая последние искорки тепла, которые все еще тлели в ее измученной душе. Ребекка хотела было опуститься на траву — на миг или навсегда, все едино — но сильная рука Джейка удержала ее.
— Не надо.
Гнев полыхнул в ее душе, словно лесной пожар, раздуваемый горем и отчаянием. Ребекка стремительно развернулась к Джейку, бессильно замолотила кулачками по его широкой груди:
— Оставьте меня в покое!
И, к вящему своему стыду, бурно разрыдалась. Джейк бережно, но властно притянул девушку к себе, не обращая внимания на ее попытки вырваться.