Люся, застав меня в квартире, была явно не в восторге.
— Очень рада, — сказала она таким тоном, словно спрашивала: «Какого черта вам нужно?»
Но, увидев яркий натюрморт, смягчилась:
— А это зачем?
— Это называется привет с солнечного юга, — объяснил я.
— И это все — нам? — была потрясена Леся, которая, наконец оторвавшись от телевизора, глянула на стол. — Так всего много, даже не верится!
Щедрость — надежный ключик к детскому сердцу. Все время, пока Люся готовила ужин, Леся развлекала меня: рассказывала о своих школьных подругах, о мальчике Саше, об учительнице, которая несправедливо поставила ей двойку. Я еле сдержался, чтобы, как всегда, не выругать ее за плохую оценку, но вовремя остановился. Дети терпеть не могут морализаторство, а мне сейчас во что бы то ни стало необходимо было Лесино расположение.
— Только маме не говорите, — попросила она.
— Ни в коем случае, — заверил я ее. — Сам в твои годы был далеко не отличником.
— Первого взрослого встречаю, который бы не был в детстве отличником, — глянула она на меня с уважением.
— Прошу за стол, — пригласила Люся.
Я сел на свое привычное место — во главе стола. Но Люся, извинившись, попросила меня пересесть.
— Вот вам прибор, тут вам будет удобнее, — мягко сказала она.
Ужин проходил под девизом «Это любил Слава».
— Он так любил лук с майонезом! Мог целую тарелку осилить!..
— Это его любимая жареная картошка! По две сковородки опорожнял!..
— Таких котлет он мог съесть десяток!..
Замечу, что больше двух котлет я не съедал никогда, не говоря уж о тарелке лука и сковородках картофеля. Вот когда выяснилось, что моя ненаглядная половина всю нашу семейную жизнь считала меня обжорой.
Я было нацелился еще на один огурец, но сдержал себя.
— Ешьте, ешьте, не стесняйтесь, — подбодрила меня Люся.
— Спасибо, это уже многовато будет, — положил я вилку.
За кофе Люся рассказывала обо мне, то есть о Славе. О его золотых руках, нежности, любви к семье, умении находить мудрые решения в сложных ситуациях, о находчивости и веселом нраве, о его педагогическом таланте, блестящих музыкальных данных, мужестве, решительности.
Все это для меня было настоящим откровением. Ей-богу, стоит попасть в автомобильную катастрофу хотя бы ради того, чтобы вместо привычного «ты черствый, как прошлогодний хлеб», «ты калечишь ребенка», «и гвоздя ровно вбить не умеешь» услышать то, что услышал я в тот вечер.
Когда из спальни дочь пожелала нам спокойной ночи, Люся глянула на часы. Это был прозрачный намек, но я сделал вид, что не понял его. Очень уж не хотелось уходить.
— Вам одной теперь, конечно, будет трудно, — сказал я.