— Валентин Сидорович, — услышал я в трубке ее взволнованный голос, — где-то час назад мне позвонили и сказали, что привезли гранитную плиту на могилу Славы. Очень вас прошу, помогите! Сегодня ее должны устанавливать, а я совсем беспомощна в таких делах.
— Готов хоть сию минуту, — почему-то обрадовался я.
— Тогда давайте через час встретимся у могилы, — сказала она.
Очевидно, Духмяный заметил мою растерянность, потому что вдруг спросил:
— Что-то случилось?
— Привезли плиту на могилу Гарпуна. Люся, его жена, просит помочь…
— Конечно, конечно, — быстро заговорил он. — Если надо, и я могу поехать.
— Мне кажется, вам не стоит. А впрочем, я передам, что и вы изъявили желание.
— Установление плиты — это все равно что открытие памятника. Правда же?
— Конечно, — согласился я.
— Надо обязательно об этом сказать редактору. — Духмяный съежился так, словно ртутный столбик комнатного термометра вдруг упал до нуля.
А вечером, когда по дороге домой (так я уже называл свой временный приют) я заскочил на минутку в редакцию, Духмяный возбужденно потирал руки.
— Оперативное задание шефа, — торжественно сказал он. — Утром обойдите всех наших сотрудников и соберите по пятьдесят копеек. Купите цветы. В шестнадцать едем всем коллективом на открытие памятника, то есть плиты, Гарпуну. — Встретив мой удивленный взгляд, добавил: — Я понимаю, цветы сейчас — проблема. Но постарайтесь. Вы же все можете…
Я обходил редакционные комнаты и, позванивая мелочью в конверте, останавливался перед каждым столом:
— На цветы Гарпуну!
— А чего это вдруг зимой? — удивилась Лена Тлумачная из отдела проверки.
— Действительно, еще и года не прошло, а они уже плиту спешат устанавливать, — поддержал ее ретушер Степан Небейбаба.
Он долго рылся в карманах, но насобирал лишь тридцать четыре копейки.
Литвинюк, поправив галстук, возмутился:
— А почему всего по пятьдесят? Уж по рублю бы собирали, а то несолидно как-то.
Но денег не дал. Пояснив, что будут они у него не раньше чем послезавтра.
Корректор Галочка дала три рубля.
— Никакой сдачи! — кокетливо, по твердо сказала она.
Я всегда чувствовал, что она симпатизировала мне, вернее Вячеславу Гарпуну.
Редактор тоже сделал красивый жест — положил на стол два рубля.
— Для Гарпуна мне ничего не жаль, — сказал он.
Я вдруг вспомнил его слова за неделю до моего отпуска. «Никак не могу понять, — кричал он, — как такие безответственные люди, как вы, могут руководить отделом и вообще работать в газете. Нет, вы таки доиграетесь…»
— И таки доигрался! — вырвалось у меня.
— Что вы сказали? — переспросил редактор, с удивлением глянув на меня.