* * *
Первые годы учебы в коллеже стали для Шарля настоящей пыткой. Он боялся учителей так же, как и отца и мать, которые учили с ним уроки по вечерам. При этом они постоянно кричали на него и шлепали за то, что он не может выполнить самое простое задание. «Мать потрудилась научить меня читать… Мой отец брал на себя труд заставлять меня повторять уроки по вечерам после ужина», — вспоминает он в «Мемуарах». И если бы не эта помощь отца и братьев, очень скоро его выгнали бы из коллежа как неспособного. С большим трудом, через слезы и муки, родные добивались от Шарля, чтобы он выучил задание, и на уроке он автоматически отвечал вызубренное накануне. Позднее, когда он добился некоторых успехов в латыни, отец стал требовать от него — как и от Николя — повторять основную суть урока на латинском языке.
«Этот метод, — вспоминал Шарль, — очень хорош для развития тех, кто учится, для проникновения в сущность авторов, которых они заучивают наизусть».
С Николя отец «расправлялся» быстро, зато с Шарлем ему приходилось изрядно поработать, чтобы тот наконец преодолел свою робость и сносно изложил материал.
— Не знаю, Пакетт, — жаловался он жене после этих занятий, — что будет делать Шарль в старших классах? Он не осилит программу!
— Все в руках Божьих, — часто отвечала жена, не поднимая глаз от вязания. При этом — не часто, но бывало — у нее опять вырывалась все та же крамольная фраза: «Ах, если бы был жив Франсуа…»
* * *
Жан Гриншер учил детей видеть и понимать окружающий мир. Он рассказывал им о небе, об огне, о воздухе, об облаках, о земле и богатствах ее недр.
С восхищением он рассказывал ученикам о великих ученых и писателях Древней Греции и Древнего Рима, которые «открыли для нас мир», и читал по-латыни отрывки из произведений Аристотеля, Вергилия, Цицерона, Ювенала, Плутарха. А Гомера не читал, а пел по обычаю древних рапсодов (странствующих певцов). Некоторые мальчишки в перерыве передразнивали, как он «воет на Луну». И в самом деле, было необычно слушать, как учитель делает ударения на каждой стопе гекзаметра и размахивает в лад руками. Шарль в эти минуты не замечал «чудачеств» старика. Холод наслаждения пробегал по его телу. Божественные гекзаметры переливались и шумели, как волны: он видел прощание Андромахи и Гектора, представлял Одиссея, тоскующего по своей Итаке, и сердце его щемила сладкая боль по Элладе — родине богов, родине всех, кто любит красоту. Слезы дрожали в голосе учителя, слезы текли по желтым щекам его, слезы текли по нежным щекам Шарля.
И не ведал он в эти счастливые минуты, что через несколько десятков лет он обрушится в статьях, стихах и книгах против тех, кто считает древних авторов непревзойденными, и докажет, что современные ему авторы по таланту не уступают древним.