Гаттамелата ехал к смерти и был прекрасен, хотя сделан не из бронзы даже, а из гипса, ловко подкрашенного коричневым и черным. Он стоял на полпути к Элизиуму в Итальянском дворике московского музея[19]. Постамент его здесь не так высок, как дома в Падуе, где он — местный Медный всадник[20]. Некогда Ольга Тюменцева, обходя подлинного Гаттамелату, старалась побыстрее миновать его сзади: слишком высоко в небе реял крутой лошадиный круп с оттопыренным хвостом, завязанным гулей. Из-под этого хвоста, казалось, вот-вот посыплются на голову смертоносные ядра медного навоза.
В Москве конь Гаттамелаты выглядел смирным, хвост вполне благопристойным; левое переднее копыто задумчиво, а не грозно покоилось на гипсовом шаре, который притворялся бронзовым. И Ольга равнодушно шла мимо. Была она не одна, а с Самоваровым. Они приехали в этот музей на научно-практическую конференцию по вопросам реставрации деревянной скульптуры. Мероприятие оказалось приятным, оба были веселы. Самоваров как раз говорил, что Настя на «Винзаводе», и если тамошняя выставка ей покажется интересной, можно подъехать и присоединиться.
Вдруг ровный музейный свет мигнул перед Ольгиными глазами той слепящей белизной, какая бывает, если лампочка хочет сдохнуть. Гаттамелата туже сдвинул брови. На его щеках явственно проступили собачьи ямки. Его конь вздохнул тугими боками, тяжкий шар выскользнул из-под копыта и покатился по паркету, давя ноги посетителям.
Нет, показалось! Ничего подобного не было, но Ольга предпочла бы, чтобы было, лишь бы не возник под полукругом боковой арки этот ужасный человек.
— Вы ли здесь, моя душка! — воскликнул он и ринулся к Ольге легкой походкой танцора, слегка подволакивая ногу.
Седины этого человека стояли торчком и поблескивали, напоминая, что близок мишурный Новый год. На пористом носу, почти на кончике, сидели очки. Человек глядел поверх них, но иногда шмыгал носом, и тогда очки ловко подпрыгивали к переносице, а глаза за ними делались большими и тусклыми, как сливы-венгерки.
— Виктор Дмитриевич! — ахнула Ольга фальшиво. — Как я рада!
Хотя Ольга старалась держаться позади Самоварова, Виктор Дмитриевич пристально и довольно долго смотрел на ее бюст.
— Все хорошеете! — сказал он. — Ум и красота, соединенные в одной женщине, неотразимы. Эх, завидую юношам, которые за вами увиваются. Конечно, такие румяные шалопаи, как ваш спутник, меня запросто обскачут!
И он подмигнул Самоварову, ничуть не румяному.
— Это Николай Алексеевич, мой коллега. Он реставратор мебели в нашем музее, — чопорно представила шалопая Ольга. — Мы здесь на конференции.