Частная коллекция ошибок (Гончаренко) - страница 157

Самым странным было то, что никудышные Коровины ничем не отличались от настоящих, кроме никудышности. Они были написаны на абсолютно коровинском холсте коровинскими красками. Они состарились на сотню лет самым натуральным образом, и никакой спектральный анализ, никакой ультрафиолет не позволили найти подвоха. Палечек божился, что холсты происходят из частного собрания Евдокии Плывуновой, московской купеческой вдовы, в самом деле шапочно знакомой с Коровиным.

Палечек даже показал Фиме фотографии нескольких комнат в собственном доме Плывуновой на Солянке. Фотографии были несомненно подлинные, благородно померкшие, желтоватые. Они были наклеены на неподражаемо толстый старорежимный картон, обкусанный по краям неизвестными. Палечек говорил, это поработали крысы, которые неимоверно расплодились в 1918 году. Фима Аксельрод не возражал, но очертания укусов ясно указывали на человеческие зубы. Фима содрогнулся: он никогда не голодал.

Стараясь не глядеть на страшные зазубрины, Фима погрузился в изображения. Там все было благостно: в давно не существующих комнатах стояли столы, покрытые скатертями с бахромой, какая теперь украшает только провинциальные маршрутки. Высились там могучие диваны с полочками на спинках, росли фикусы в кадках, стулья беспечно теснились вокруг рояля. Мерцали лампы, и сама Евдокия Платоновна Плывунова то сидела в кресле-качалке, выставив лаковые ботинки и темные чулки (это было смело по тем временам!), то лежала на кушетке в тех же ботинках, то сидела за роялем в узкой юбке с высоким и жестким, как у борца, поясом.

В свое время Евдокия Платоновна считалась красавицей. Это было правдой. Она чесала волосы вверх, как гейша, так что на голове у нее получалось что-то вроде диванной подушки, кругом обложенной завитыми прядями и увенчанной сверху кукишем. Ее глаза были невероятно прозрачны, а подбородок очерчен божественно. У нее были широкие плечи и особенно бедра, но вкус тонкий: стены своей квартиры она тесно увешала картинами. Среди этих картин — тех, что она держала в спальне — легко было отыскать предлагаемые ныне Палечеком. Сомнений быть не могло. Фантастическая четкость старинных фотографий доказывала: вот они, те самые Коровины!

Фима Аксельрод зашел в тупик.

— Что скажете? Так-таки тупик? А? — вопрошал Виктор Дмитриевич.

Он, как сова, вертел всклоченной головой то вправо, то влево и радостно наблюдал тупое уныние на лице Ольги и Самоварова.

— Итак, Фима, извиняясь, отступил, — продолжил Козлов. — Но чтоб Филька Палечек уел меня? Это невозможно. Надо было свести концы с концами в этом странном деле. Вот вы бы с чего начали на моем месте?