— С Валери Плезанже? — ахнул Никита. — С той самой? С галеристкой из Парижа?
— С ней, голубушкой. Тогда она то и дело наезжала в Москву и хорошо проредила наши коллекции. Ее часто видели под ручку с Раисой Максимовной. Потом к ним Филька прицепился и смотрел на Валери глазами бешеного фавна. Таки она на него в конце концов клюнула, вывезла в Париж.
— Счастливец, — завистливо вздохнул Никита.
— Да уж, Филька чуть умом не тронулся от такого счастья. Они с Валери взасос целовались прямо при Горбачеве! Даже венчались тут, у нас, в каком-то монастыре, хотя Валери не только ничуть не верующая, но, скорее всего, сама настоящий черт. Я уверен, у нее есть хвост.
— Хвост?
— Угу. Такой, думаю, как у декоративных крыс — недлинный, тоненький, холодный. Лысый.
Климентов сначала передернулся, потом рассмеялся:
— Лысый хвост?
— Ты ее хоть раз видел? — весело подмигнул Виктор Дмитриевич Никите, переходя на небрежное старомосковское «ты». — Нет? Представь себе сильно и со вкусом накрашенного шимпанзе. Вот она какая! И годков ей уже тогда было за шестьдесят. Не спорю, стиль, от-кутюр, манеры, фигурка — худобе мумия Тутанхамона завидует. Парижский шик! А главное, имя, вес, галереи по всему миру.
— У нее было чему поучиться, — серьезно сказал Климентов; похоже, он мысленно примерял на себя Филькино счастье.
— Это точно! Дама она с мозгами. Правда, школа была недолгой — Валери Фильку через полгода бросила. Сердцу не прикажешь! Повстречался ей какой-то то ли португалец, то ли бразилец, тоже из моделей. Она никогда в жизни не имела мужчин старше двадцати пяти лет — говорила, что насыщается соками молодости, как царь Соломон. Оттого, мол, и сил у нее, как у мула, и сексуальность сшибает с ног.
— Вы ж сказали, она на шимпанзе похожа?
— Если б не молодые жеребцы, была б, наверное, много страшнее шимпанзе. Главное, Филька Палечек в Париже осел. Лоску он поднабрался, мордашка как картинка — и пошел, как привык, по увядающим дамам. Не знаю, как и где его потом мотало, но лет десять назад на родине объявился. Уже антиквар (лавки в Париже и Брюсселе), уже со связями, уже у каких-то графинь и баронесс накупил всякого барахла и продает втридорога. Красотишка пооблезла, но хватка окрепла.
— Так вы считаете, он жулик? — напрямик спросил любопытный Никита.
Виктор Дмитриевич лукаво посмотрел на него поверх очков, потом вскинул голову, и сквозь стекла его глаза, огромные, круглые, странные, глянули пронзительно. Климентов поежился.
Виктор Дмитриевич изрек:
— Мутный он, Филька. Трупоед — у вдов и наследников все подряд скупает. Умеет вовремя подластиться, плачет на всех похоронах. Черт его знает, как он это делает, но слезы текут, как из чайника! Учтите, среди куч его хлама может обнаружиться иногда жемчужное зерно. А для некоторых и хлам за жемчуг сойдет. Жаль было бы, если б эта роскошная женщина, директор вашего музея, где-то что-то просмотрела. Например, фальшивку какую-нибудь. С Палечеком надо держать ухо востро…