— Вот видишь, не съели же они тебя.
— Нет.
— Когда у тебя первый урок?
— Послезавтра.
— Девушка что надо! Не совсем, правда, здорова. Только что вернулась из Отвоцка, где провела несколько месяцев. А вот Аделе — та еще штучка!
— Что с ней было?
— С кем? А, с Адасой. Перед самыми экзаменами в университет у нее поднялась температура. Легкие слабые. Теперь ей лучше — и они уже волнуются, как бы поскорее выдать ее замуж. Эта Гина, к которой мы едем, — прелюбопытная особа. Ее отец — бялодревнский ребе, муж, Акива, — городской сумасшедший. Ее выдали за него насильно. Его отец — тоже ребе, сенциминский, такой же псих, как и сынок. Двор управляется не им, а его мамашей, женщиной лет восьмидесяти. Умная старуха, ничего не скажешь. Такого, как Акива, только в наших польских городах и встретишь. В микву ходит по три раза в день, для полного отчуждения. Когда молится, каждое слово повторяет по десять раз. Как удалось за такого выдать замуж Гину — загадка. Она с детства влюблена в Герца Яновера. Его отец — глава ешивы в Бялодревне. Так или иначе, выдали они ее замуж, и хуже сделать не могли. Она сбежала. А Герц Яновер тем временем уехал в Швейцарию учиться. Профессора были от него без ума. Преподавать он начал, еще не научившись говорить по-немецки. Чего она только не выделывала, чтобы добиться развода, но идут годы, а она до сих пор связана с этим придурком брачными узами. Он от нее и сейчас без ума, но пользы от него, как от козла молока. Сенциминский ребе что-то не поделил с бялодревнским. Это старая история. Да, так о чем я? Ну вот, и тут вдруг Герц Яновер приезжает в Варшаву. Приехал он ненадолго, чтобы забрать Гину в Швейцарию, однако задержался, снял себе квартиру на Гнойной и начал вытворять невесть что.
Дрожки остановились. Телега, груженная рухлядью, перевернулась и загородила дорогу. По Лешно вереницей выстроились трамваи; дорогу освободили нескоро. Наконец дрожки сдвинулись с места. Они выехали на Свентоерскую и остановились напротив Сада Красинских, перед большим домом, стоящим в глубине огромного двора. Гина жила во втором крыле, на втором этаже. Когда поднимались по лестнице, Абрам несколько раз останавливался перевести дух.
— Когда мы были с тобой у профессора, ты сказал, что у тебя есть деньги, — сказал он. — Сколько денег?
— Тридцать пять рублей.
— Ты богаче меня. Первым делом заплатишь за комнату за месяц вперед. А там посмотрим.
— А почему она не хочет выходить замуж?
— Ты кого имеешь в виду? Адасу? Потому что выдать ее хотят за сущего сопляка. Это все ее дед, Мешулам Мускат, решает. А вернее, его управляющий — старик его слушает. — Абрам поднял трость и рассек ею воздух — казалось, он колотит какого-то невидимку.