— А кто? Акушерка?!
— Будь он профессором в Швейцарии, он бы не проводил в Варшаве тринадцать месяцев в году.
— А я еще раз тебе повторяю, Даша: Герц заткнет за пояс всех профессоров, вместе взятых.
— Ладно, посмотрим. Что-то не верится, чтобы Акива дал ей развод. Будет тянуть до прихода Мессии.
Тут Даша обратила внимание на дочь и сделала Абраму знак, чтобы тот сменил тему. Роза-Фруметл кивнула Асе-Гешлу головой и широко ему улыбнулась, обнажив искусственные зубы. Ей вдруг пришло в голову, что она могла бы дать ему подзаработать. По приезде в Варшаву она уже побывала в нескольких типографиях с рукописью своего покойного мужа, однако напечатать ее отказывались — почерк был неразборчив. Кроме того, в рукописи не хватало страниц — или же неверна была нумерация. Поэтому для начала следовало рукопись переписать и откорректировать. Пока Асы-Гешла не было в комнате, Роза-Фруметл обратилась за советом к Абраму, и тот сказал, что более подходящего человека, чем юноша из Малого Тересполя, ей не найти, ведь он, помимо изучения Торы, поднаторел в иврите и в ивритской грамматике. Роза-Фруметл отозвала Аделе в другой конец комнаты и обсудила этот вопрос с ней тоже.
— Что скажешь, доченька? По-моему, молодой человек мог бы взяться за это дело, — вполголоса сказала она. — Быть может, он-то нам и нужен.
И Аделе сказала:
— Очень хорошо, мама. Пусть зайдет. Обсудим.
4
Когда, уже вечером, Аса-Гешл вместе с Абрамом вышел из дома, он совершенно не узнал окрестности. Панская чудесным образом преобразилась. Тротуары, мостовые, сточные канавы и крыши — все было покрыто снегом. На уличных фонарях наросли снежные шапки. Сочившийся из газовых фонарей туманный свет напоминал Асе-Гешлу хвосты комет. За спешащими по улице прохожими торопились, не отставая от них ни на шаг, их длинные тени. В конце улицы торговец пек картошку, раскладывая ее на тлеющих углях железной печурки, установленной на маленькой ручной тележке. Носильщики с обвязанными вокруг пояса веревками грели на огне руки. Абрам взял Асу-Гешла под руку:
— Угадай, куда мы сейчас едем.
— К… как вы ее назвали… Гине?
— Совершенно верно, братец. Но помни — никому ни слова.
Дрожек не было, и пришлось идти пешком до самого конца Твардой. Засыпанный снегом трамвай с трудом взбирался по извивающейся улочке. Провода провисли под тяжестью снега и стали толстыми, точно канаты. Оштукатуренные стены кирпичных домов блестели, точно отполированное стекло. С красноватого, будто в отсветах пожара, неба продолжал сыпать редкий снег.
— Вон дрожки! Эй, стой!
Крик Абрама прокатился эхом по всей улице, и дрожки остановились. Катились они по тем же самым улицам, по которым несколько часов назад ехали к Нюне. На фоне сине-зеленого вечернего неба завернутые в снежные одеяла дома казались теперь богатыми и величественными, точно дворцы. Рыночные прилавки перед Желязной Брамой уже опустели. В одном из домов шла свадьба. С верхнего этажа доносились звуки музыки. За окнами мелькали тени танцующих. По улице, громыхая и озаряя ослепительным светом блестящие стальные рельсы, проехали ярко освещенные трамваи — сначала одновагонный, потом двухвагонный. С веток деревьев, точно белые фрукты, свисали шапки снега. Абрам дымил сигарой.