Аленка, поняв, что вопросов пока не будет, и затаив дыхание, слушала про калашниковский род и пыталась запомнить, чтобы в те несколько дней, что, возможно, ей предстоит тут провести, не опозориться. Хотелось бы ей, правда, чтобы Петр Данилыч молвил словечко и про Василия Калашникова, он-то хоть какой ветви? Но купец полагал, что ей, вдове, про то было и самой ведомо, потому Васю в своих речах обошел.
— Да ты не печалься! — прервав свои исторические изыскания, сам себя перебил купец. — Придешь в себя малость, подкормим тебя, подлечим — и свезем в Москву…
— Батюшка Петр Данилыч! Нельзя мне в Москву!
Аленка не на шутку перепугалась.
Она представила широкое и суровое лицо Любови Иннокентьевны — вот уж кому в глаза срам посмотреть, с нажитым-то брюхом… И неизвестно, что хуже: если купчиха, продолжая однажды затеянный ею обман, примет Аленку в дом или же если она сгоряча знать Аленку не пожелает…
— Не бойся! — сообразив в меру своего понимания, прикрикнул строгий хозяин. — С брюхом-то не повезем, не дураки, чай. Сперва тут у нас опростаешься, далее — как бог даст. Не выдадим! Сколь ждать-то?
— Не знаю, батюшка Петр Данилыч, не уследила… — повинилась Аленка. — У нас там на болоте и дни все спутались, и пост начать опоздали…
— Ну, бабы разберутся. Сноха моя брюхата ходит, при ней бабка умная, вот и ты с ними поживешь, — решил тот. — Как не помочь — мы и сами купецкого сословия.
Он приосанился и добавил:
— Мы по красному товару, резному, деревянному. Обживешься — поглядишь.
Затем Петр Данилыч повернулся к образам, неторопливо опустился на колени и положил на себя широкий неспешный крест.
— Милостив будь, господи, нам, грешным. Благодарствую, что довел спасти от беды душу христианскую. Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу ныне и присно и во веки веков! Аминь.
После краткой этой молитвы он с трудом поднялся — сказывался уж немалый вес.
— Эй, Парашка! Полно за дверью хорониться! Заходи — я же знаю, что тебя Афимьюшка разведать послала!
Вошла, засмущавшись, краснощекая девка.
— Возьми, отведи в светлицу, переодеться дай… ну, как там у вас, баб, водится… Афимье подружка будет, пока домой не отправим.
Краснощекая Парашка, еще более разрумянившись и от стыда прикрывая лицо ладошкой, подошла, оглядела Аленку.
— Государь Петр Данилыч, вели мыльню истопить, — решительно сказала она. — Уж не ведаю, где эта подружка жила, а мелкой скотинки набралась, той, что на шубах пасется.
Аленка, бешено покраснев, опустила голову.
Вши!.. А как увидят сорочку, два месяца не стиранную? А как начнет Аленка разуваться — и потащит с ног насквозь мокрые обрезанные рукава телогреи, надетые под онучи вместо чулок? То-то срамотища!..