— Батька Григорий! — завопила она что было сил и злости.
Тут уж без ответа не обошлось — ветер прошумел вверху по кронам, малый ветерок пронесся низом, пошевелив отягченный вшитой медью подол.
— Да не гомони ты… — явственно услыхала Алена недовольный ворчливый голос. — Ступай вон по тропочке…
Тут же и распахнулись кусты, явив ту тропочку, не больно нахоженную, однако заметную.
— Ты — кто? Сделай милость, покажись, — попросила Алена, растерявшись от такого чуда.
— Опосля уж… — проворчало не так разборчиво. И даже трудно было сказать — впрямь проворчало ли или померещилось.
Алена пошла по тропочке и вышла на полянку малую, где явно кто-то хозяйничал — было расчищенное от травы кострище с угольками.
— Батька Григорий! — снова крикнула Алена.
— Тут я, свет! — непонятно откуда ответил молодой голос. — Сейчас выберусь.
— Где ты, батюшка? — в великом недоумении спросила Алена.
— А в дупле, чадо.
И точно — стояло на краю полянки толстенное сухое дерево, так что Алене затруднительно было угадать, липа то, осина или что иное. На высоте сажени так в полторы, оно было обломано, и отломки торчали вверх, словно многие острия огромного гнилого зуба. В дереве-то и зашебуршало. Алена обошла его и увидела, как из узкой высокой щели лезет наугад на свет божий, шаря каменную приступочку, грязная босая нога.
Из дупляной темноты показалось и голое исцарапанное колено, и тощее бедро, и остолбенела Алена, сообразив, что диковинный батюшка сейчас явится перед ней вовсе телешом.
А время, между прочим, к такому вольному хождению не располагало. Кончался сентябрь — добрые люди уж добывали из сундуков и перетряхивали зимние наряды. На Алене была поверх двух сорочек телогрея с меховым ожерельем — и то ей жарко не казалось.
Тот, кто в конце концов выкарабкался из своего дупла, более всего напомнил ей малую фигурку в рукописной книжице «Книга — любви знак в честен брак», что сочинил ученый чернец Карион Истомин по случаю венчанья Дуни с государем. Только холстины портище было наверчено у него вокруг бедер, и всё.
Оказался он невелик ростом, малость повыше самой Алены, худ и угловат, с волосами бледно-соломенными и не густыми, с прозрачной бороденкой, с мелкими чертами маленького личика, с торчащим крошечным носишком, но при том лоб дупляного жителя был круто выпуклым и удивительной величины, хотя не за счет плеши — батька Григорий оказался молод, едва ли двадцати лет от роду.
На узкой безволосой груди висел большой медный крест, какой и на обширном брюхе ясковского попа не казался бы малым.
— Так это ты, что ли? — глазам своим не веря, спросила Алена.