— В дупле? — Батька Григорий призадумался и вдруг улыбнулся. — Ну, слава те, Господи, — сподоблюсь огненного крещения! Вот любо-то!
— Да ты что — умом тронулся? — как на младшего, прикрикнула на него Алена. — Вылезай скорее, образа с собой забирай, и убежим! Кричат же — сожжем, и с дуплом вместе!
— Нет! — твердо сказал отшельник. — Коли выпало мне пострадать за веру, то и пострадаю. — Ты — беги, свет, а я с места не сдвинусь. Пусть приходят.
Алена закусила губу.
Неизвестно, что знал батька Григорий про огненную погибель, а Алена, живя в Верху, всякого об этой казни понаслышалась. И девки, что бегали глядеть, как жгут живьем в срубе колдуна Дорошко, такого наплели про его предсмертный вой, что у всех, кто их слушал, в ушах завыло…
Вдруг ей показалось, что если хорошенько попросить — дупляной житель выберется наружу. Она опустилась на колени и заговорила так ласково, так жалостно, словно с младшим братцем любимым, как ежели бы он у нее был:
— Гришенька, светик, да что же ты делаешь? Да зачем же ты раньше времени помирать собрался, да еще такую муку терпеть? Гришенька, вылезай оттуда, мы спрячемся, ты же знаешь тропки!
И не заметила Алена, как позабыла уважительное обращение к юному батюшке.
— Беги сама, Аленушка! — был ответ из дупла. — А я пострадаю!
— Я те пострадаю! — прикрикнула на отшельника Алена и с неожиданной силой вцепилась ему в руку.
Сопротивляясь и не желая покидать дупла, батька Григорий ухватился изнутри за ствол, да, видно, прогнило его жилище насквозь — и не так чтоб сильно потащила его Алена, а рванула порезче — и вынула из убежища вместе с немалым пластом коры. Чуть они вдвоем, и с корой в придачу, в обнимку не покатились по полянке да не влетели в кострище.
— Образа! — вскрикнул, барахтаясь, батька Григорий. — Образа наземь рухнули!
И, высвободившись, метнулся к дуплу, в которое теперь можно было попасть не через узкую щель, а через целые ворота.
Алена вскочила на ноги и увидела наконец устройство дупляного жилища.
Пол был весь покрыт трухой, отшельнику по щиколотку, и лежала на трухе рогожка, которой, он, надо думать, покрывался, когда засыпал, свернувшись клубочком.
Сейчас же батька Григорий, стоя на коленях, обдувал два темных небольших образа, которые от Алениного рывка и впрямь свалились. Труха попала за грубые оклады, откуда ее не то что дуновением, а, пожалуй, и тонкой иглой было не выковырять.
— Бежим, Гришенька! — воскликнула Алена. — Вот же они идут! Я уж голоса слышу! Ведь пожгут тебя, дурного!
— Поздно! — отвечал Гриша. — Пришли уж. Держи образ.