— Да нет веревок — жечь ведь собирались!
— Жечь не велено. А вот мы его, пса, к воеводе — и пусть там на дыбу вздернут, пусть дознаются, откуда он, нехристь, на наши головы взялся! Блядин сын, страдник! Туда же — слово Божье толковать!
Батька Пафнутий шагнул к Грише и замахнулся. Тот стоял с образком в руках и бесстрашно глядел прямо в свирепое лицо. Видно, всей своей беды еще не осознавал.
Вдруг Алена почувствовала, что может одним криком прогнать и попа, и мужиков с полянки, да что с полянки — вовсе из лесу на веки вечные выжить! Откуда пришло к ней это — она не понимала, да и не до понимания было. Словно бы хрипловатый голос лесной брезгливо буркнул: «Гнать их в три шеи, засранцев…»
— А ну, замолчи сей же час! — выскакивая из дупла и заступая попу тропку к Грише, выкрикнула Алена. — Ты что это раскричался? Бога не боишься? Есть над тобой Бог! Он тебе на людей лаяться не дозволит! Замолчи!
— Гляди — девка! Праведник-то, а? Девку в дупле держал! — загомонили мужики.
Поп взмахнул узорными рукавами, два раза широко разинул рот, но ни звука оттуда не произошло. Тогда поп встряхнулся по-собачьи, замотал нечесаной гривой и опять вызверился на Гришу с Аленой. Воздел руки, но вместо проклятья издал несуразный хрип, от чего покраснел, как буряк, и слезы из вылупленных глазищ сами собой выдавились.
Отец Пафнутий потряс головой, избавляясь от наваждения. Поглядел на отчаянную девку, не отводившую от него темных яростных глаз, замахал на нее ладонью — девка стояла, словно каменная, и пихала взглядом, как оглоблей!
Тогда ясковский поп принялся мелкими шажками отступать, и мужики расступились, давая дорогу обширной спине, но не смыкаясь за попом, как бы не принимая его в толпу, так что он, хрипя да сопя, разделил их на две неравные части.
Алена и сама испугалась того, что сотворилось с попом, особенно когда он оказался посреди растерявшихся мужиков, не в силах никому ничего объяснить, лишь маша руками в сторону Гриши.
— Устинья! — выкрикнул вдруг кто-то догадливый. — Православные! Да это ж Кореленка девкой обернулась!
И кинулись бежать мужики, не разбирая дороги!
Один поп остался стоять, всхрипывая, словно отчаянным словом подавившись, и стоял бы там до морковкина заговенья, кабы не вернулся за ним, опомнившись, маленький мужичонко, кабы не схватил за руку, не развернул да не потащил за собой следом.
Очистилась полянка.
— Всё равно уходить надо, — малость остыв, сказала Алена. И сказала не столько Грише, сколько самой себе. Глядела она в землю и шагу сделать не могла, ощутив внезапную слабость, да что шагу — руки повисли, словно бы в пальцы свинца кто-то залил, голова на шее повисла, будто чугунная…